Залман Шнеур - Дядя Зяма

Между тем Гнесе тоже хотелось поговорить с Шикеле, с этим способным, хотя и застенчивым невысоким пареньком, расспросить его о Погосте, о его сестрах и отце. Ей вдруг стал интересен ее бедный дядя Пиня из Погоста, отец Шикеле, тот самый, который приезжает к ним каждый год в канун Сукес просить в долг, и заикается, и вытирает глаза какой-то неподрубленной тряпочкой. Что это она вдруг прониклась состраданием к своему бедному дяде-растяпе?

Постепенно Шикеле стал чувствовать себя увереннее. Он же все-таки получает четвертную в месяц, да и Зяминым домочадцам не чужой. Наоборот, дядя хлопает его по плечу и каждую субботу приглашает к обеду. И тетя Михля, когда он работает, спрашивает, не хочет ли он стаканчик чая с молоком. А вечером, когда он приходит в свою комнатку к реб Ехиэлу-хазану, у которого ночует и столуется за десять рублей в месяц, то перед сном думает, о чем и как будет говорить в субботу за обеденным столом у богатого дяди, чтобы Гнеся поняла, что он не просто бухгалтер, изучавший бухгалтерию «по переписке». К примеру, он может в разговоре ввернуть какую-нибудь красивую мысль, вычитанную в русской хрестоматии, например, «ученье — свет, а неученье — тьма» или «не все то золото, что блестит». Нет, вот эта как раз не годится. Дядя Зяма может подумать, что это Шике его имеет в виду… Но вот об образовании, например, что «лучше поздно, чем никогда», эта как раз годится. Или другие столь же глубокие мысли. Он должен как-то завести с нею разговор о том, что ей надо поехать в большой город на курсы, как поступают многие дочери состоятельных родителей. А потом, когда она вернется с дипломом зубного врача… Что потом?.. А что потом?.. Он, Шикеле, ведь тоже в это время не будет сидеть сложа руки.

И, видно, Шикеле из Погоста удалось как-то закинуть подобные слова в красивые, холеные ушки Гнеси и посеять эту мыслишку в ее сердце под снежно-белой батистовой сорочкой, грустно колышущейся на полной груди. Где это случилось? Когда? Во время субботнего обеда или в полутемной комнате, где лежат, поблескивая, груды бобровых воротников и пластин из беличьего меха? Этого никто не знает, зато в Зямином доме известно, что Гнеся вдруг стала настаивать на том, что должна ехать учиться «на зубного» в Варшаву или в Ригу… Она должна, потому что, видите ли, «ученье — свет, а неученье — тьма».

У тети Михли от такой светлой мысли потемнело в глазах. Ей только этого не хватало! Семнадцатилетняя девушка — и совсем одна на чужбине… Михля начала выяснять, кто же внушил ее дочери эту сумасшедшую идею.

Материнский глаз — не шутка! И несколько дней спустя она выследила, как Шикеле, этот застенчивый племянник из Погоста, из-под конторской книги протягивает Гнесе записочку. Передал — и пишет дальше, бесстыдник близорукий. Тетя Михля промолчала. Не хотела, чтобы Зяма узнал и поднял шум. Но ночью она в заднем карманчике Гнесиного платья нащупала записку. Надела очки в серебряной оправе и глянула в бумажку. А записка-то написана по-русски, и тетя Михля не поняла ни слова. Она опять промолчала, а записку вернула на место.

Тетя Михля присматривалась и молчала. Но ее улыбка при встрече с близоруким Шикеле теперь стала улыбочкой. Видно, и замученный работой дядя Зяма где-то что-то заметил, потому что теперь, разговаривая с Шикеле, стал порыкивать. И на субботние обеды больше его не приглашал. Однажды в субботу после гавдолы, когда дядя Зяма и его племянник сидели и писали письмо некоему купцу, чтобы тот подождал с партией необработанных мехов, потому что в течение месяца дядя Зяма не сможет отгрузить товар, Шикеле заметил, что дядя отчего-то хмурит лоб и что его узкие глазки блуждают от него к Гнесе и от Гнеси к нему. И Шикеле стало немного не по себе. От страха и от великой преданности своему строгому дяде племянник отложил перо и начал старательно чесать левую ладонь.

— Ой, — сказал он, — дядя! Вот увидите… Скоро вы получите много денег. У меня чешется рука!

Вместо того чтобы благодарно улыбнуться, как того ожидал Шикеле, дядя ответил холодно и строго:

— Когда у меня чешется рука, это к деньгам у меня, а когда у тебя чешется рука — это к чесотке у тебя! Пиши!

Кузина Гнеся, услышав такую речь, поднялась и уставилась на отца ясными серыми глазами:

— Папа!

«Папа!» — больше она, кажется, ничего не сказала. Но для Шикеле это слово прозвучало прекрасным напевом капеллы, который врывается в душную комнату сквозь внезапно распахнувшееся окно. А дяде Зяме… Дяде Зяме это «Папа!» так и резануло по сердцу.

Ночью, в темной спальне, он после долгого молчания тихонько сказал Михле:

— Слышишь, жена? Я начинаю бояться, как бы между Гнесей и этим нюней не случилась «не картошка». Как думаешь?

Тетя Михля что-то промычала, но толком ничего не ответила.

Когда в конце концов Зяминых ушей достигло известие о том, что Гнеся, его дочь, девица на выданье, бунтует, что ее тянет уехать из дома учиться, Зяма, оставшись с женой с глазу на глаз, сказал ей так:

— Послушай-ка, Михля, что я тебе скажу: раз она хочет уехать учиться «на зубного», нам придется «заговорить ей зубы»…

— Опять ты умничаешь? — сердится тетя Михля.

— Боже упаси! Какое там умничаю! — оправдывается дядя Зяма. — Я просто имел в виду Грунима-шадхена.

А Грунима, ландшадхена [115] Шадхен, подыскивающий женихов и невест из разных городов. Обслуживал наиболее богатые и родовитые семьи. , надо ли долго упрашивать? Он же лучше всех в Шклове умеет заговаривать зубы капризным девицам. Ему ничего не стоит надеть фату на такую тихую девицу, как Гнеся, ему случалось выигрывать сражения и потрудней. И он явился в дом к дяде Зяме, словно важный енерал , осматривающий поле боя: борода помелом, из-под которой видны только губы — чтобы уговаривать, глаза навыкате — чтобы высматривать выгодные партии и остроконечный нос — чтобы нюхать табак и вынюхивать содержание и приданое для зятьев. Груним явился со своим знаменитым зонтом, который он носит под мышкой — набалдашник назад, железный наконечник вперед — и зимой и летом. Так, с железным наконечником наперевес, он и ходит по клиентам, приветствуя их раскатистым « Шолом-алейхем! » или напевным «С добрым утром!». И когда чуть не выкалывает кому-нибудь глаз, спрашивает спокойно и с легким удивлением:

— Я вас, кажется… Боже упаси… Не задел?

Нельзя же обидеть человека, и ему отвечают:

— Все хорошо, ничего страшного.

На этот раз дядя Зяма спасся от зонта Грунима, потому что это был всего лишь дипломатический визит, во время которого прощупывают почву и взвешивают предложения. Девица на выданье пока не должна была ничего знать. Поэтому Груним, войдя в Зямин дом, разоружился; свою тяжелую артиллерию, знаменитый зонт, он не торопясь поставил в угол, но, к своему великому огорчению, попал им в старомодную медную плевательницу на трех ножках. Плевательница, не выдержав такой тяжести, перевернулась и треснула с неприятным звуком… В результате тихого визита не получилось, на звук падения сбежались все бывшие в доме женщины: тетя Михля, прислуга, Генка-младшенькая и даже Гнеся, девица на выданье… Едва тетя Михля увидела шадхена, у нее сразу зарделись щеки под платком. Она испуганно глянула на Гнесю: как та отреагирует на визит реб Грунима?.. А смутившемуся шадхену тетя Михля, запнувшись, сказала: «Ничего, ничего…»