Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

— Аллах, аллах!

— О боже, какое великодушие!

— Но все случилось так, как я и не предполагал, мои любимые граждане. В тот самый час, когда я был оклеветан и брошен в тюрьму, в самый тяжелый для меня час жизни, когда мне подрезали крылья, она не только бросила меня на произвол судьбы, но еще и возбудила дело о разводе!

— Вай, бездушная, вай!

— Вай, порочная баба!

— Да я бы такую…

— Она считала, что я опозорил ее, стыдилась меня. Ладно, сказал я себе, такова жизнь. Смирился и пошел в суд. Почтенный судья, который знал, что я оклеветан, человек справедливый, на первом же заседании развел нас.

— Да здравствуют турецкие судьи!

— Да здравствует справедливость!

— Да здравствует…

— В настоящий момент эта женщина мне чужая. Она со мной развелась. Но ей показалось этого мало, и только что по наущению властей, а также из жалкой корысти она нанесла мне чудовищные оскорбления. Вы все тому свидетели. Как бы поступили вы, мои соотечественники, неусыпно стоящие на страже законности? Как гражданин, подвергшийся оскорблениям, я возбуждаю иск против этой ханым и требую расследования дела!

Сопровождаемый приветственными возгласами, Кудрет спустился с трибуны. Переодетые в гражданское полицейские схватили женщину и поволокли ее к фаэтону Плешивого Мыстыка. Шехвар сопротивлялась. Плешивый Мыстык наотрез отказывался везти пассажира, только что поносившего великого Кудрет-бея.

Поскрипывая желтыми туфлями, к фаэтону подошел сам Кудрет.

— Что тут происходит, дорогой Мыстык?

Извозчик схватил его за руки:

— Душу за тебя отдам, бей-эфенди!

— В таком случае отвези нас туда, куда укажут эти господа.

— Слушаюсь, бейим, слушаюсь, мой паша…

Кудрет, Шехвар и полицейские сели в фаэтон. Кудрету пришлось держать Шехвар, чтобы она не вывалилась, — до того она была пьяна.

— А ну, удалые! — крикнул Мыстык и щелкнул кнутом.

Идрис и Длинный побежали за фаэтоном.

Событие это еще больше возвысило Кудрета в глазах горожан, и прежде всего женщин.

— Какой же он терпеливый! — говорили люди.

— Да будь я на трибуне, когда заявилась эта пьяная баба…

— Жениться мне на собственной матери, если бы я не задушил эту тварь…

— Задушил?! Да я разрядил бы в нее пистолет!

— А у него не поднялась рука на женщину. Что говорить — настоящий мужчина!

— Не расстается со словом «аллах», а она?

— А она — со спиртным!

— Какая наглость! Возбудить дело о разводе, развестись — и после этого…

— Нет, эфенди, таких нужно приканчивать! Приканчивать, чтобы другим неповадно было!

— Оставить мужа в беде, подать на развод, а потом…

Город бурлил. Распространился слух, будто несчастный Кудрет Янардаг сжалился над своей бывшей женой, отказался от предъявленного иска да еще дал ей не то десять, не то двадцать, не то все пятьдесят тысяч лир. Это было уж слишком! Ни один даже самый благородный муж не смог бы поступить более великодушно… Жена возбудила дело о разводе в самое тяжкое для него время, да к тому же, продавшись властям, покушалась на его политическую карьеру, а он после всего этого… Нет, так не бывает! Наверняка человек этот постиг аллаха… Его так и называли: «постигший аллаха», назвать пророком пока не решались. Только постигший аллаха мог обладать такой железной выдержкой!

В полицейском участке Кудрет попросил оставить его с бывшей женой наедине, хотел выяснить, не подослана ли Шехвар властями.

Шехвар рыдала, целовала ему руки, умоляла простить ее и не доводить дело до суда. Она раскаивалась в том, что возбудила дело о разводе, уверяла, что хотела взять заявление обратно, но было уже поздно. Ну а сюда она явилась только из-за того, что он написал письмо этой старухе Дюрдане.

— Неужели не мог подобрать себе кого-нибудь получше? Ведь ей за шестьдесят, а ты жениться на ней хочешь! Мало того, что она старуха, так еще и порочна! Взял бы себе молоденькую, симпатичную — клянусь аллахом, я бы слова не сказала. Но эту!..

Кудрет ухмыльнулся:

— Не твоего ума дело. И вообще не вмешивайся!

— Даже о детях не спросишь, о своей любимой дочери!

— Все вы считали, что я вас опозорил, попав в тюрьму. Полагаю, что я не вправе интересоваться детьми, раз они меня стыдятся.

— Кудрет, Кудретик! Прости меня, хоть после всего этого я не заслуживаю прощения. Но я жестоко наказана!

Кудрет ничего не ответил на просьбу и только сказал:

— О детях я все знаю.

— От Длинного?

— От него, и от Идриса, и от других…

— Что я натворила! Не знала я тебя как следует, не зала тебе цены!

— Расскажи-ка лучше о смерти мамы.

Шехвар не ожидала такого вопроса. Она ведь даже не была на похоронах.

— Не спрашивай, Кудрет, не спрашивай! Бедняжка все время звала тебя перед смертью…

Кудрет видел, что она врет, и все-таки не мог сдержать слез. Вынув из кармана чековую книжку, он выписал чек на пять тысяч лир и отдал его Шехвар.

— Вот, бери и пользуйся на доброе здоровье. Только язык держи за зубами. Деньги я буду высылать тебе регулярно. Но смотри никого не слушай, а главное, не поддавайся на подстрекательства властей. Сегодня ты могла убедиться в том, что мне ничего не стоит обернуть в свою пользу любой факт. Я стану депутатом меджлиса — это вопрос решенный… Поцелуй за меня детей. На них развод не отразится. Отец останется для них отцом.

Кудрет заявил полицейским, что отказывается от своего иска, и попросил не давать делу ход.

Шехвар с чеком в руке покинула участок. Следом за ней вышли Кудрет, Длинный и Мыстык. Едва они переступили порог, как Плешивый Мыстык сообщил людям новость:

— Бей-эфенди не только отказался от иска, но еще и дал своей бывшей жене пятьдесят тысяч лир!

Кудрет не счел нужным вносить поправку в объявленную Мыстыком сумму.

Вечером того же дня он отправился на своей машине в имение и уже через час сидел за бутылкой ракы, отдавая должное разнообразным закускам, приготовленным Гюльтен.

— За тебя! — поднял рюмку Длинный и подмигнул: — А с этой девицей ты уже…

— Нет, ей-богу, нет! Почему спрашиваешь?

— Хочу на ней жениться!

— Сдурел! — бросил Идрис.

— Ты женился — не сдурел. Чем я хуже тебя, коротышка?

— Я намного моложе!

— Зато посмотри-ка на меня. Да из меня, недоросль, четверо таких, как ты, выйдет.

Когда они уже изрядно выпили, Длинный спросил Гюльтен:

— Пойдешь за меня замуж?

— Может, и пойду, — кокетливо ответила девушка.

— Слыхал, коротконогий?

Гюльтен рассмеялась:

— Не дай аллах, если такое услышит его ханым!

— Кстати, куда подевались ваши жены? — спросил Длинный.

— Пошли к соседям в гости.

Приятели сидели до глубокой ночи, пили ракы и обсуждали, как действовать дальше. Длинный утверждал, что Кудрет слишком много говорит в своих речах о религии и ходят слухи, будто власти собираются его арестовать.