Евгений Шкловский - Точка Омега

В общем, чушь.

Между тем гости неторопливо продолжают что-то свое обсуждать, а он в который раз пересекает бассейн из конца в конец. Голоса разговаривающих, отражаясь от воды, гулко резонируют, давят на барабанные перепонки, на мозги, на психику. Слов, правда, не разобрать. Слова не для него.

Его задача сейчас – плавать, а поскольку в воде он один, это накладывает на него еще большую ответственность. Можно сказать, он в одиночку отстаивает честь клуба, да, именно так – отстаивает, ни больше ни меньше, причем заплыв не на скорость и даже не на выносливость, а на выживание – не его личное, а всего клуба.

Может, так и на самом деле? Он – Тарзан в дебрях джунглей, на которого идет охота, он – индейский вождь Большой Плавник, способный нырнуть на десятиметровую глубину и долго плыть под водой. Что он время от времени и делает – ныряет и под водой переплывает весь бассейн от бортика до бортика, поражая всех своими могучими легкими. Ихтиандр. Ловец жемчуга Бальтазар.

Когда он выныривает, сердце почти выпрыгивает из груди, он несколько минут приходит в себя, ничего не слыша, кроме шума в ушах от собственного сердцебиения.

Он все ждет некоего продолжения, а между тем, вынырнув в очередной раз, обнаруживает, что на бортике никого. Вадиму не по себе, словно клуб уже закрылся, ни голосов, ни музыки, гробовая тишина, и лишь он, забытый пловец, не успевший вместе со всеми вовремя покинуть помещение.

Похоже на один из самых мучительных детских снов: его забывают в заброшенном, с заколоченными листами железа окнами доме, случайно или нарочно, двери заперты, в темноте он не может найти выхода, пахнет плесенью и сыростью, кричи не кричи, никто не услышит. Между тем – чу! – шаги, опасливые, как бы крадущиеся. Мгновенный леденящий ужас вдоль позвоночника. Хочется забиться в угол, накрыться чем-нибудь с головой, исчезнуть. Какое же ни с чем не сравнимое облегчение испытывал он, просыпаясь!

Теперь же он не боится. Детские страхи канули. Вспоминая их, он испытывает ощущение той, давней и тоже, увы, похоже, канувшей навсегда полноты бытия.

Уже нет той пугающей и одновременно влекущей неизвестности, какая только и бывает в детстве. Когда все буквально дышит ею, начиная от старинных настенных часов с мерно раскачивающимся маятником, издающих каждый час хрипловатый протяжный звон, и кончая каким-нибудь глухим закоулком в величественном, похожем на средневековый замок бабушкином буфете.

Если неизвестность и оставалась, то какого-то другого свойства. Без той, прежней, чарующей, переливающейся через край полноты. И тревожила она иначе. Вот заходили люди, потусовались на бортике и сгинули, словно и не было. А ведь не просто же так приходили…

Однажды в бассейне появляется странная пара. Сначала стройная молодая женщина в резиновой шапочке, она быстро входит в воду и неторопливо плывет. А минут через десять в зал, опираясь на трость, входит крупный пожилой мужчина, левая нога его не сгибается, он с трудом подволакивает ее. Да и левая рука, похоже, не в норме.

Между тем женщина поднимается из бассейна ему навстречу, берет под руку и помогает спуститься в воду. Теперь они плавают каждый сам по себе, он, загребая только правой рукой, а левой, малоподвижной, чуть подгребая. Получается у него не очень ловко, иногда начинает казаться, что он вот-вот совсем скроется под водой, начнет тонуть, но этого, слава богу, не происходит. У бортика он долго отдыхает, и тогда они со спутницей негромко переговариваются.

Любопытно, кто она ему, думает Вадим. Дочь, жена, медсестра? В их общении, впрочем, не заметно обычной для близких людей интимности. Совершенно нейтральные, отстраненные, почти официальные отношения. Весь вид женщины, казалось, говорит: «Я должна, поэтому делаю, ничего другого между нами нет». Она нисколько не смущается своей обнаженности, хотя вместо «бикини» ей больше пристал бы медицинский белый халат. Нет, чего-чего, а скованности в ней не наблюдается. Видно, с каким удовольствием она плавает.

А вот Вадим с той самой минуты, как этот человек погрузился в воду и тяжело, неуклюже поплыл, испытывает смущение. Краем глаза он видит его метрах в двух от себя и уже не чувствует ни азарта, ни удовольствия. Идиотское чувство вины просто преследует его. Но здесь-то он точно ни при чем, да и человек, судя по всему, вовсе не ощущает себя таким уж ущербным. К тому же с ним симпатичная молодая женщина.

Как бы там ни было, но плавать Вадиму больше не хочется.

Одеваясь, он думает о человеке, который еще остается в бассейне. Спортивная сумка и большие черные ботинки возле скамейки в раздевалке, скорей всего, принадлежат именно ему. Вадим тоскливо ловит себя на том, что его бегство продиктовано не чем иным, как… Ну да, ему просто не захотелось плавать рядом с инвалидом. А собственно, почему? Только потому, что у человека не все ладно с телом?

Он в полной растерянности.

И вдруг догадывается, почему качок Виктор так неприветлив с ним: Вадим для него тоже отстой и должен быть списан в утиль, а все его старания отодвинуть границу между молодостью и старостью, все попытки удержаться на плаву, упражняя тело, – в каком-то смысле мартышкин труд, пустая трата времени и сил. Ну, может, и сохранит он еще ненадолго форму, да только все равно – он уже почти шлак… Ему бы дома сидеть, не дергаться, не занимать чужого жизненного пространства.

Собственно, и он, Вадим, не сильно оторвался от этого человека в бассейне.

– Знаете, какой бег мне хотелось бы заснять на самом деле? – как всегда неожиданно спрашивает Володя, когда они в очередной раз встречаются в раздевалке.

Он по своему обыкновению брился возле зеркала, а Вадим только вошел и торопливо стягивал с себя одежду.

– Представьте: необозримое ледяное поле с кое-где громоздящимися торосами. Это может быть большое замерзшее озеро, а всего вернее океан, камера панорамирует его сверху. Лед синевато отсвечивает, снег блестит на солнце. И вот по этой гладкой ровной поверхности бежит человек, он бежит, а позади и вокруг зигзаги трещин, словно молнии, разрывают снежно-ледяную гладь, черными дырами зияют полыньи, вода выплескивается на поверхность, едва не касаясь ног бегущего. Все это будто преследует его, грозя поглотить, а он продолжает бежать, иногда оскальзываясь, прыгая через возникающие на пути расселины, его бег стремителен и в то же время спокоен, в нем не заметно паники, хотя видно, что человек напрягает все силы. Но он не спасается, нет, он словно соревнуется со стихией. Совсем крохотный, он постепенно превращается в еле различимую точку посреди бескрайнего сине-белого пространства. Эта точка не исчезает, она движется…