Вадим Крабов - Колдун. Из России с любовью.

Чувство выполненного долга — прекрасное чувство, всяческих похвал достойное. Торжественное такое, пафосное. Умирать с ним должно быть легко по определению. Я и умирал. И да, легко. Только почему-то без желания. Тонул по тьме бездонных глаз, растворялся, теряя силы, а все болтыхался и болтыхался, пытаясь всплыть, к жизни тянулся, но, увы…

Я точно помнил, что победил. Жену защитил, товарищей спас, войну, скорей всего, закончил и даже бога поверг, с которым встречаться совсем не планировал. Поступки, несомненно, геройские совершил, только вот божок тот утянул меня за собой, в портал падая, мною же созданный. Глянул черными глазищами, огромными, как океаны тьмы, я и померк. Смазал, черт, удовлетворение от триумфа. Обиду я почувствовал, а не торжество, и понял, что погиб, и погиб, как говорят, смертью храбрых.

Загробный мир существует, можете мне поверить.

Я пришел в себя. Вокруг — ничего. Плотный кисель непонятного цвета, который можно было кусками резать, было бы желание. Я совсем не удивился, когда ко мне подошел давно умерший друг по имени Рон, невесть откуда взявшийся и непонятно как в этом киселе передвигавшийся.

— Что, друг, не сладко? — Посочувствовал он. — Но могу тебя поздравить: ты выполнил то, что должен был.

— Где я? — спросил я первое, что пришло на ум.

— Ты Нигде, точнее не скажешь. А я — мертв. Ну, это ты помнишь. Меня отпустили под честное слово, — сказал серьезно, поглядывая, однако, лукаво.

— Спаситель? — переспросил я, имея в виду популярного "светлого" бога, культ которого в Эгноре (в магическом мире, куда меня занесло почти случайно) был фактически официальным и с земным христианством, кстати, не имел ничего общего.

— Бери выше! Спаситель — мелкий божок, чуть покрупней Вартараара будет.

Вартараар — тот самый, который утащил меня за собой. Относится к классу "темных", если у небожителей в принципе можно выделить какие-либо "классы".

— Куда выше-то? — удивился я, подозревая в словах друга какой-то розыгрыш. — И вообще, кому это я был когда-нибудь что-нибудь должен? Кроме тебя, конечно, извини.

— Это ты меня извини, не отвечу я тебе "куда выше". На то она и вера, что бы верить, а не знания знать. — Сказал таким тоном, будто по носу щелкнул, мол, не суй его куда не следует. — А должен ты был исключительно самому себе. Согласись, что не дело это, когда людей режут ради получения силы и удовольствия ради, верно? А души обрекают на вечные муки, правда?

— Не дело, — согласился я, чувствуя себя глупо.

— Вот ты людей от этого и избавил.

— Ага… — я смутился. Но нашел-таки что возразить. — А просто так резать не будут, что ли?

— Будут, — с грустью признался Рон. — И для удовольствия будут, но только не ради силы. "Черная книга" теперь просто книга, магия из неё ушла. Скоро за ней коллекционеры гоняться начнут — сожгут почти все экземпляры. Батвия станет обычной страной. Пусть и с возросшей преступностью, но зато без подспудного страха, который сидел в каждом. Вспомни охранников в тюрьме для заключенных, предназначенных для жертвоприношений. Обычные, совсем не злые люди, занимающиеся жутким в своей обыденности делом, причем уверенные, что так и должно быть. Колоть людей на алтаре считали нормой. Вся страна так считала. Это кощунство в масштабах всего мира.

— Преступление против человечности, создание режима, попирающего основные права и свободы граждан, вернее, подданных, игнорирование общечеловеческих ценностей, — проговорил я, казалось, давно забытое, еще земное.

— Можно сказать и так, — не понял иронии Рон.

— Подожди… так, Вартараар погиб? — уточнил я, засомневавшись и очень надеясь на положительный ответ.

Рон скривился.

— К сожаленью, нет. Ты изгнал его с Эгнора и поверь мне, больше он туда не вернется. И никакой Спаситель ему не поможет. Алтари чернокнижников стали просто камнями и теперь их можно разбить, если такой целью задаться.

— Эх, Рон, как жаль, что ты погиб! — воскликнул я в сердцах, сам того не ожидая. — И Лиона, и… — друг меня перебил, не дал сказать сокровенное "я".

— Лиона жива, только она не в Эгноре. Как ты помнишь, она превратилась в богиню.

— Еще бы! — подтвердил я. — Для меня это случилось буквально только что. Вовремя она отвлекла Вартараара…

— Лиона и та богиня — одна личность. У них сложные отношения. Сейчас Богиня пересилила, а что случится дальше — неизвестно… А ты, видимо, и себя уже похоронил?

Я промолчал. Если бы у меня билось сердце, то и оно бы замерло в ожидании приговора.

— Тебе это так важно? — усмехнулся Рон, явно издеваясь. — Ребенок у тебя скоро родится, свою школу магии в Эгноре ты создал, земные знания привнес и сохранил, можно и на покой. Поверь, здесь не так уж и плохо. — Рон шутил, но мне смешно не было. — Ладно, не буду интриговать. Живой ты. Немного похоже на Лиону, но не как она совершенно: собой ты остался. Скоро сам увидишь, — и, останавливая готовый сорваться вопрос, попрощался. — Мне пора. До встречи. Надеюсь, нескорой и надеюсь, неизбежной.

От сердца у меня отлегло и я зацепился за его слова:

— Надеешься, значит, можно жить вечно?

— Просто, есть и другие места для посмертия, менее приятные. Вечная жизнь — одно из них. Я пойду, мне действительно пора. Пока, Егор.

Он исчез, а вслед за ним пропало Нигде. Я очнулся в больнице.

Возвращение с того света — это, смею вас уверить, событие весьма неприятное; липкое какое-то, бредовое, длинное, как кошмар, в котором раз за разом будто бы просыпаешься, веришь, что безобразия позади, но страх, сволочь, каждый раз возвращается, и конца и края этому не видно. Я побывал раздавленным тараканом; в мутном кисельном пространстве побеседовал с давно умершим другом, данному факту совершенно не удивившись; тихо-мирно распадался на атомы, ужасаясь и следя за этим фактом безразлично, как бы со стороны; и вдруг, появляется свет в конце тоннеля, который медленно формируется в белый потолок…

Старая известка с разводами, с трещинами, с пластинами разнокалиберных чешуек, торчащих точно коросты на затянувшейся ране, которые меня внезапно потянуло отколупать. До боли в зубах поманило. Однако, нечем. Рук как бы вовсе нет. Как нет и остальных частей тела. Как нет и паники по этому поводу. Вроде так и должно быть. Нет, не должно, но как должно быть правильно — не помню. Полный сумбур, раздрай и анархия, которая в моем случае в порядок не превращалась. Или, быть может, французский анархист Прудон в принципе ошибался?

Дурацкая шальная сумятица, замешанная на безусловной радости от того, что я не исчез, никуда не делся, не пропал, то есть в какой-то мере — не умер, мешала думать конкретно, по существу.