Жиль Мартен-Шоффье - Милый друг Ариэль

— Ну, лапочка моя, говорил же я вам, что Лекорр свою добычу так просто не выпустит. Не совсем же они дураки, там, во Дворце правосудия: когда требуется чистить сортир, зовут бретонца. Впрочем, не мне вам это говорить.

И он сопроводил свой мужицкий трюизм взрывом смеха, первым за этот вечер. Если бы я и отвыкла от его замашек, мне поневоле пришлось бы их вспомнить уже через тридцать секунд. Оставалось только слушать, как месье будет исполнять свой любимый номер. В отличие от меня, он не растерял ни одной из своих иллюзий. И по-прежнему считал себя гением из гениев, марионеткой, дергающей за собственные ниточки.

— Газетчики уверены, что я в Индии, правосудие в этом сомневается, а полиция отлично знает, что я нынче вечером нахожусь здесь. Телохранитель, которого я поставил у входа, работает на префектуру. Что касается Лекорра, он смиренно несет свой крест. Поверьте мне, наш собственный процесс начнется, когда рак на горе свистнет. Вас с Полем отправили за решетку, государство сделало вид, что не прочь свалить нескольких важных шишек, но теперь — баста! Больше ничего такого не случится.

— Кроме того, что вам придется долгие годы вести двойную жизнь.

— Верно! Кстати, у меня очень богатая внутренняя жизнь. Может, взять да удалиться на какой-нибудь островок, подальше от всех?

Новый взрыв хохота. Островок… Как же, держи карман! Островок под названием Гонконг или Манхэттен. Или, на худой конец, Мальта. Гарри был не из тех, кто способен жить смиренным отшельником на острове Монахов, дабы встать на путь исправления. Эта незатейливая перспектива развеселила его до слез:

— Лапочка моя, вы с Луны что ли свалились? Путь исправления… Это же надо такое выдумать!

И далее в том же духе: он все держит в своих руках, и все идет согласно разработанному плану. Наконец он заказал ужин, совершенно свободно ориентируясь в океане неведомых блюд. Настолько свободно, что я заподозрила подвох. Он всегда любил общаться с индийцами из Восточной Африки, и вся его обслуга была родом из тех мест. Так что он наверняка заготовил себе там надежный тыл. Кстати, его старинная любовница Лорна тоже родилась на Маврикии. Я поинтересовалась, не Маврикий ли он имел в виду, говоря об «островке». Тут уж насторожился сам Гарри. Поскольку он врал всем подряд, то и не доверял никому на свете, даже мне. Вместо ответа на мой вопрос он пустился в разглагольствования:

— У миллионеров собачья жизнь. Молодые годы пролетают как сон, в семь раз быстрее, чем у нормальных людей. А потом наступает гнусная старость. Вот почему я так оглядчив. Только не думайте, что я чего-то боюсь. В отличие от Поля я отнюдь не утратил вкуса к жизни. И намерен еще долго наслаждаться ее радостями.

Я тоже не утратила вкуса к жизни, но после Флери-Мерожи, а затем кладбища на острове Монахов веселья во мне поубавилось. И это делало мое будущее не таким уж радужным. Я не собиралась делать вид, будто ничего не произошло. Гарри попытался обратить дело в шутку:

— Понимаю-понимаю. И сколько же времени понадобится моему сокровищу, чтобы успокоиться?

— Многие месяцы. А пока я кое-кому сильно попорчу жизнь.

Именно это он и хотел разузнать, и именно это ему не понравилось. Его идеальный сценарий предусматривал совсем другое: никто ничего не предпринимает, все затаились, и газетно-юридическая шумиха сходит на нет сама по себе. Но тот факт, что я собралась расшевелить этот муравейник, осложнял дело. Впрочем, Гарри не пугало даже это: он был уверен, что сумеет контролировать ситуацию. При одном условии — если я не промахнусь. Бесполезно открывать огонь по Дармону, зная, что он может уйти из-под обстрела. Гарри предостерег меня:

— Это ведь как на охоте. Если стреляешь в Большого Тигра, боже тебя упаси промазать, иначе он от тебя мокрое место оставит.

В общем, он узнал, каким образом я намереваюсь разделаться с Дармоном. Я рассказала ему о «Флэш» (он его читал) и о книге, которая готовилась к печати. Гарри даже не спросил, что я собираюсь писать о нем самом. Он хотел знать только одно: каким оружием я намерена сражаться с Александром. Мои грядущие разоблачения казались мне убийственными. И я гордо завершила свое сообщение словами:

— Вот видите, Гарри, я не нуждаюсь ни в чьей помощи.

— В самом деле, дорогая. В том-то и загвоздка. Вы всех нас потопите и себя в первую очередь.

Как все, кто воображает себя эдаким коварным Макиавелли, я подвержена приступам безнадежного уныния. Я-то надеялась, что он горячо одобрит мои действия. И этот безжалостный отзыв до того прибил меня, что я просто потеряла дар речи. Снова настал его черед взять дело в свои руки. Так как он это понимал, то есть с долгими витиеватыми экскурсами. Начал он, как ни странно, с Вьетнама:

— Известно ли вам, что писали негры-солдаты на своих касках, уходя на разведку в рисовые поля? Четыре буквы: «Н.Н.Н.Н.» Они означали: «Я, Непокорный, принужден Никчемными правителями вести эту Несправедливую войну ради выгоды Неблагодарных». Именно это мне хочется добавить к своей подписи — «Гарри Н.Н.Н.Н.»: «Я, Невольник Неблагодарных, принужден вести Непрерывную борьбу против их идиотского Недомыслия».

Суть его речи сводилась к тому, что мои выступления наделают много шума, но не будут иметь никакого веса. Что я собираюсь доказывать? Что Дармон изменял жене, что он делал циничные заявления, что он согласился принимать роскошные подарки, что он дал зеленую улицу, под «крышей» государства кампании по раскрутке во Франции некоего медицинского патента, сулящего миллиардные прибыли? Ах, скажите какие страсти! Да его адвокаты камня на камне не оставят от этих клеветнических обвинений. Нет, тут не хватает самого главного. Чего же? На этот весьма театральный вопрос он ответил театральным же шепотом, почти мне на ухо, перегнувшись через стол:

— Нужно смертельное оружие, вот что! Все, что вы о нем пишете, жалкая лирика, а вам необходимо доказать, что он получал взятки.

— Этим доказательством располагает следствие. У Лекорра имеются копии всех его счетов. Он выяснит, какие наличные суммы поступали к Дармону в бытность его министром. А я предоставлю контекст. Вдвоем мы сможем его уничтожить.

— И не надейтесь. Первое: правосудие поступит с результатами расследования так, как сочтет нужным. Второе: следствию известны только его французские счета. Поверьте мне, он выйдет сухим из воды.

Стало быть, зря я суетилась, и вот теперь Гарри отсылал меня обратно в школу: играй, мол, деточка, в классики и брось все эти сплетни, все равно ты ни на что не годишься. Каждое его слово разило наповал, не оставляя и следа от моих воинственных намерений. Все, что он говорил, было преисполнено вульгарного здравого смысла. Я увидела на его губах усмешку, ясно говорившую: уж я-то знаю, с какого конца взяться за дело. Мне безумно хотелось расцарапать ему физиономию, но я не могла доставить ему такого удовольствия, заранее предвидя, что он скажет: цыц, поганка, чем пускать в ход когти, ты лучше докажи свою правоту. Поэтому я сдержалась и решила: пусть болтает дальше. Увы, теперь, когда он разбил меня в пух и прах, его энтузиазм угас. И мы пустились в плавание по Индии. Карри с бараниной, которое он заказал для меня, послужило ему предлогом для рассказа об империи Великих Моголов. Его любимый правитель звался Шах-Джаханом, это был современник Мазарини. При нем построили Тадж-Махал, Дворец раджей в Дели и Жемчужную мечеть в Агре. Он был женат на раджпутской принцессе и примирил мусульман с индусами. В ту эпоху когда по всей Европе бушевали религиозные войны, он подавал у себя в Индии наглядный пример веротерпимости…