Илья Эренбург - 10 л. с.

Визжит лента. Грохочут прессы. На Жавель и в Левалуа…

Маклер Шелоне бежит вприпрыжку по узенькой улице Вивьен. Он ничего не видит. Он полон высокого самозабвения. У него рыжие усы и глаза вакханки. Он сбивает с ног какую-то старушонку. Он даже не успевает промолвить: «Простите». Как птица, взлетает он на ступени храма. Он кричит. Он кричит древнее «эвое»:

— 85! Беру!..

На маленькой улице, возле самой биржи, помещается хоть и невзрачный с виду, но вполне достойный внимания ресторан под вывеской «Золотая утка». Там завтракают почтенные биржевики. Они расхваливают паштет из фазана и «Мексикан-Игл», они закусывают «Шелл» майонезом, они опрыскивают падение электрической группы «Поммаром» 21-го года. Время от времени в ресторан, запыхавшись, вбегают маклеры. Те, что завтракают, смотрят на листочки блокнота и, не дожевав куска, бормочут: «Продолжайте, до 425…» Маклеры убегают. Они и сами надеются подработать на этом «Брекпане». Настанет час, они тоже будут здесь завтракать, отдавая между двумя глотками шампанского-брут веские распоряжения: «прекратите», «покупайте», «стоп на 70».

Швейцар хорошо знает всех посетителей. Он тоже не прочь поиграть. Подавая пальто г-ну Леблуа, он почтительно, но с пониманием дела спрашивает:

— Как вы думаете, господин Леблуа, медь еще будет расти?..

Господин Леблуа, медно-красный от индюшки и от «Поммара», бодро гогочет:

— Как тесто, мой друг! Можете не сомневаться…

Швейцар знает, кто пьет простое бордо, а кто лафит 78-го года, кто играет по мелочам и кто составляет крупные синдикаты. Г-н Обер дает ему на чай неизменно один франк: здесь не разойдешься, но г-н Обер ворочает большими делами. Это он недавно организовал понижение «Кали». Он пустил слухи о том, что найдены новые залежи поташа в Персии, а также в районе Мертвого моря, и спустил курс на восемь пунктов. Швейцар свято верит в мощь г-на Обера и восторженно поглядывает на маленький столик в углу: г-н Обер сосет спаржу и равнодушно смотрит вдаль. Трудно сказать, весел он или печален, на что он играет — на повышение или на понижение, чем занята его голова: медью или углем?

За всеми столиками сейчас только и говорят, что о «Ситроене». Услышав одышку маклера, гости марают скатерть вином, темным, как бычья кровь. Вот этот продал восемьдесят «Ситроенов» два часа тому назад. Может ли он теперь спокойно обгладывать листики артишока?.. Только г-н Обер невозмутим. Ему нет дела до «Ситроена». Может быть, он занят «Салониками»?.. Кто знает. Он меланхолично сосет спаржу. Вот подходит к его столику молодой человек с книжечкой. Он что-то показывает г-ну Оберу. Тот, не отрываясь от еды, роняет:

— Хорошо. Продолжайте.

Швейцар, сдувая пыль с котелка, шепчет:

— Что вы думаете насчет «Ситроена», господин Обер?

Господин Обер пожимает плечами:

— Я об этом вовсе не думаю. Позовите-ка машину!

Господин Обер садится в автомобиль. Это не «Ситроен». Нет, г-н Обер достаточно заработал и на меди и на поташе, чтобы приобрести хорошенький «бьюик». Он едет, лениво покачиваясь. Он не смотрит в окно на другие автомобили. Он не читает биржевого бюллетеня. Спокойно он нажимает кнопку. На двери медная дощечка: «Редакция „Республиканского финансиста“». Г-н Обер молча здоровается. Редактор, заикаясь, шепчет:

— Ну, что?.. Что?..

На редакторе вязаный жилет. Его усы смешно прыгают. Он похож на наседку. Г-н Обер прежде всего вынимает папиросу; постучав ею о портсигар, он закуривает, потом садится на протертый клеенчатый стул и, лениво растягивая слова, говорит:

— В порядке. Последний курс — восемьдесят. А теперь садитесь-ка за работу. Лучше всего клюет на консорциум…

Вытерев старое перо о жилет, редактор выводит крупными буквами: «Нам сообщают о переговорах Ситроена с „Дженераль моторс“, а также с заводами Оппеля и Фиата. Подъем ценностей таким образом вполне законен, и мы можем только рекомендовать нашим…»

Старое перо скрипит. Редактор громко дышит: слов нет, он взволнован.

Господин Обер читает Марселя Пруста. Он живет среди сиамских котов, среди ландшафтов Ван-Гога и старинных глобусов, один, с франтоватым и грязным лакеем Луи. Никто не скажет, что это — квартира биржевика. Годовые отчеты, бюллетень курсов, газетные вырезки — все засыпано стихами сюрреалистов, фотографиями марсельских притонов и серебряным пеплом сигар.

Не всегда г-н Обер занимался фосфатом или медью. Прежде он был писателем, даже социалистом. Он хотел идти по стопам Эмиля Золя и бороться за справедливость. Он презирал тогда роскошь и «Красную лилию», жизненный путь г-на Мильерана и шакалий рев вокруг биржи. Он был молод к непримирим. Он снимал крохотную комнатку на улице Монж и ездил во втором классе трамвая.

Шли годы. Роман Поля Обера «История подкидыша», изданный на сбережения старой тетки, разошелся в четырнадцати экземплярах. Никто не написал о нем ни строки. Не так уж плоха была книга, но в Париже что ни день выходят десятки новых романов, а у критиков всего две руки и один желудок. Обер обиделся: он обиделся не только на критиков, но и на человечество.

Он писал в левой газете задорные фельетоны. Он требовал революции: только революция способна проветрить Европу!.. Но вместо революции наступали муниципальные выборы, и социалистическая партия шумно праздновала победу: в Блуа она выиграла шестьдесят восемь голосов. Г-н Обер не на шутку затосковал. Тут-то он встретился с Люси. Люси была обыкновенной голубоглазой стенографисткой. Справившись деликатно о достатке своего нового поклонника, она разок с ним пообедала в дешевом кабачке, немного покапризничала, немного повздыхала — как-никак у нее были голубые глаза, — а потом преспокойно вышла замуж за агента страхового общества. Тогда Поль сказал своему приятелю, студенту-медику, что у него старая слепая собака и что ему необходимо раздобыть стрихнин.

Он мог бы умереть. «Золотая утка» так бы и не узнала столь солидного клиента!.. Он не умер. Может быть, в то сентябрьское утро была слишком хорошая погода и солнце переспорило всех? Может быть, наш мизантроп неожиданно испугался желудочной рези? Он бродил весь день по улицам, потом уснул, а проснувшись, сладко потянулся. Ничего не поделаешь — надо жить, справедливость — ерунда, никакой революции не будет, Люси, да и всех легко заполучить, для этого нужны только деньги. Что же, друг Поль, мы будем зарабатывать монету!..

В душе Обер не мог, однако, избавиться от своего пристрастия к литературе. Он стал маленьким сотрудником одной из биржевых газет, но, прославляя подозрительный банк «Хутконс и Кº» или акции фантастической «Гватемалы», он не раз повторял любимые слова Шамфора: «В жизни человека неминуемо настает пора, когда сердце должно или разбиться, или окаменеть». Он спрятал склянку в шкаф, следовательно, он должен теперь всучить наивным провинциалам бумаги несуществующих приисков. Выбор сделан.