Ольга Кай - Загадать желание

Камни приближались. В тот миг, когда ноги коснулись опоры, крылья пропали. Я не удержала равновесия, и мы упали. Колдун ударился спиной о бордюр и, наконец, разжал руки.

Я откатилась в сторону, попыталась встать, но не смогла даже поднять голову. И прижалась щекой к холодному камню.

Руки Ариса перевернули меня на спину, лицом к усыпанному звездами небу:

– Женька!

Улыбаюсь.

Я все-таки вернулась.

Человек, которого Василина, а вернее – ее кукла, назвала Виктором, приходил в себя, но подниматься не спешил. Всемил подошел к нему и связал руки бечевкой.

– Думаешь, меня это удержит? – Виктор удивленно приподнял брови.

– Думаю, да.

Лежать на камнях мне недолго пришлось: Горыныч поставил на ноги и, придерживая за плечи, чтобы не упала, вглядывался в мое лицо, а потом обнял крепко, до хруста в костях, что на мгновение стало нечем дышать. И не отпускал, пока Всемил не подошел к нам, чтобы забрать свой пояс. Огненный сам развязал узел, и в его руках алый шелк стал ярче, а в золотом шитье засияли искры.

– Нашла? – спросил.

Мамочки, а про шар-то я и забыла! Схватилась за сумку и, нащупав округлую поверхность, вздохнула с облегчением: целый. Бережно вынула свою добычу, таинственно мерцающую серебром.

– Нашла, – и затаила дыхание.

Арис взял шар из моих рук, заглянул в него, повертел.

– На него уже загадывали желание.

Значит, правда…

– Может, он нам пригодится, – глаза пекло от подступивших слез, я смотрела, как Арис заворачивает шар в лоскуты, оставшиеся от его новой рубашки после полета в лапах змея. – Если на него еще раз загадать желание… Или лучше разбить?

Огненный улыбнулся.

– Хочешь попробовать?

Пальцы Горыныча сильнее сдавили мне плечо.

– Даже не думай, – негромко предупредил он.

– Тогда предлагаю продолжить разговор в более приятной обстановке, – Всемил сделал приглашающий жест рукой, глядя на пленника. Тот с трудом поднялся, цепляясь за каменную ограду, и, пошатываясь, пошел к башне. Я провожала его взглядом, вздрогнула, когда два силуэта скрылись в черноте за приоткрытой дверью. И ахнула испуганно, почувствовав, что ноги оторвались от земли. Сперва решила, что падаю… Оказалось, меня подняли на руки.

Возражать не было ни сил, ни желания. Только зажмурилась, уткнулась лицом в ворот Арисовой рубашки, когда проходили под высокой аркой, ныряя в темноту.

Под каменным потолком сияла, переливаясь радугой, гроздь перламутровых шариков, освещая широкое помещение со столиком, креслицами и накрытой дорогим покрывалом кроватью. Лечь бы прямо на винно-красный шелк и заснуть… Я устроилась в изголовье, прислонясь к резной высокой спинке, и отвлеченно наблюдала, как Горыныч осторожно и очень медленно сматывает клубок, распутывая нить на моем запястье.

За окном чернела ночь. Тень за громоздким платяным шкафом казалась похожей на женский силуэт, и я старалась не смотреть в тот угол. Чувствовала пристальный взгляд Горыныча, но не готова была ни ответить на него, ни сделать то, чего он, без сомнения, ждал – хоть что-нибудь рассказать. Молчание становилось все невыносимей. Неизвестно, куда Всемил повел пленника, но их слышно не было, и тишина одинокой башни давила на плечи, сплетая узоры чьих-то таинственных голосов и далеких, печальных песен. Уши закрыть, что ли? Ведь не поможет…

– В детстве я знал азбуку Морзе, – сказал вдруг Горыныч. – Но забыл напрочь.

Тишина отступила. Чужие голоса смолкли, и я вдруг смогла расслышать смех Всемила – где-то наверху, наверное, в том пустом зале.

– Я ее тоже не знаю.

– Да? Я думал, ты пытаешься что-то передать…

Кончик нити все еще был обмотан вокруг моего запястья, а мягкий серо-голубой клубочек лежал у Ариса на ладонях.

– Почему ты меня не предупредил?

– А что бы изменилось?

Неужели, правда, не понимает?

– У меня было бы время подумать. Решиться.

– У тебя было бы время по-настоящему испугаться.

Возразить было нечего. Разве можно объяснить, что, сделав выбор самостоятельно, я могла бы, по крайней мере, гордиться своим поступком? Знать, что решилась на опасность ради чего-то более ценного, чем одна-единственная жизнь?

Хвостик шерстяной нити соскользнул с ладони. Отчего-то вдруг стало холодно. И тень за шкафом как будто немножечко выросла.

А еще снова этот запах гари! Откуда?

– Воняет, – пожаловалась я, – словно паленой шерстью. Или мне опять кажется?

– У тебя волосы обгорели.

Я удивленно подняла руку к волосам: да, точно – хрупкая проволока осыпается пеплом в ладонь. Наверное, задело подаренными Всемилом огненными крыльями. Что ж, по крайней мере, не галлюцинация, не напоминание о том утре, когда Максим пытался прорвать кольцо стражей, отдав тварям Пустоши чужую жизнь и поплатившись своей.

Веки отяжелели, глаза норовили закрыться. Но эта тень за шкафом и пугающе черный проем окна… Я сползла на кровать, закуталась в покрывало, ничуть не смущаясь, что пачкаю дорогую ткань своей пыльной одеждой. Ничего, накроюсь с головой, спрячусь, и буду надеяться, что Горыныч, уходя, не выключит свет. Не просить же его остаться, в самом деле?..

– Я посижу здесь, – негромко сказал Арис. – Ты не против?

В коридорах института было темно, и в тишине не слышались шаги, но чей-то шепот – глухой, невнятный, словно звук дыхания – приближался и становился все громче. Тени ползли по стенам, по закрытым дверям, постепенно заполняя вестибюль, освещенный заглянувшей в окна луной.

– Живая! Живая! Отдай!

Бежать некуда, только прижаться спиной к холодному стеклу и ждать, ждать… И не говорить с ними! Ни за что не говорить!

Но когда стекло за спиной хрупнуло, словно проломившийся лед, крик вырвался из горла, и тени жадно бросились вперед. Вниз…

– Женя! Женя, проснись! Женька!

Тьма ночи над мертвым городом сменилась горячим рыжим светом под веками. Мгновение я пыталась понять, где нахожусь. Сердце прыгало в груди от страха. Открыв глаза, я тут же зажмурилась – не от слишком яркого света люстры под потолком, а потому что увидела, как тень медленно движется по стене от шкафа, приближаясь к кровати.

– Женька!

Прикосновение ладони к волосам было таким знакомым. Я ухватилась за эту ладонь, сжала пальцами, впитывая чужое тепло. Позволила Арису обнять себя и, забыв об обиде, убаюкивала страх чужим дыханием, согревавшим мне затылок.

Что-то скрипнуло.

– Не спишь, братец?

– Уйди, – хрипловатый голос Ариса прозвучал над самым ухом.

На такой ответ Всемил мог обидеться, но… все-таки ушел, с легким скрипом притворив за собой дверь.

И снова тихо.

– Спи, – сказал Арис и легонько коснулся губами моего виска.

Так пробуют, нет ли жара… Только было что-то еще в этом прикосновении, что заставило затаить дыхание, замереть, пока Арис не отстранился. Казалось, теперь он смотрит мне в лицо. Знает ведь, что не сплю. Потом лег рядом.