Бернар Клавель - Тот, кто хотел увидеть море

Он остановился в дверях, неестественно растопырив руки, чтобы не касаться своего черного дождевика, с которого ручьями стекала вода. Мать принесла ему под ноги половичок. Отец взял у него плащ и повесил на балконе на вешалку.

— Ничего, это линолеум, — сказала мать.

— Ты его не узнаёшь? — спросил отец.

Мать неуверенно покачала головой.

— Я тоже его не узнал. Штатское платье очень меняет, но он меня сразу признал.

— Надо сказать, что и был-то я тут всего один раз.

Мать улыбнулась.

— Ага, вспомнила, — сказала она. — Вы приходили от Бутийона, он просил передать нам привет. Теперь я вас узна ю .

— Н-да… невеселый привет, — заметил отец.

— Что случилось? — спросила мать.

По голосу мужа она поняла, что гость принес печальную весть.

— Он тебе сам расскажет. Мне он уже в двух словах сообщил. Бедняги Бутийона нет в живых. Господи, какое горе для отца, мы с ним вместе воевали в четырнадцатом году. — Он повернулся к гостю и спросил: — Вы думаете, он уже знает?

— Его должны уведомить, но извещения доходят сейчас не очень-то скоро.

Они пригласили гостя присесть, мать заварила кофе.

— Расскажите, пожалуйста, как это случилось, — попросил отец.

Гость начал не сразу.

— Когда я вас увидел, я подошел просто так, но если бы я подумал, то, верно, предпочел бы уклониться от встречи.

Старики Дюбуа переглянулись. Гость покачал головой и прибавил:

— Потому что теперь, когда я тут, я не знаю, как быть. Понимаете, говорить об этом не так-то легко.

Отец настаивал. Гость взял со стариков слово, что они никому не расскажут.

— Будьте спокойны, — сказал отец. — А потом что может случиться, родители не приедут, пока не получат извещения… Да и вообще не известно, приедут ли…

Гость перебил его:

— Не в этом дело, но, может, вообще не очень желательно, чтобы узналась правда.

Снова наступило молчание. Старики ждали, немного испуганные. Наконец, уступая настояниям отца, гость начал:

— Помните, Бутийон был откомандирован на передовую, в наш же батальон. Он был в районе Саара, служил в отряде разведчиков и получил благодарность в приказе…

— Меня это не удивляет, — сказал отец, — уже в четырнадцатом году…

Мать перебила его:

— Дай послушать, Гастон.

— Перед тем как его отправили, — продолжал гость, — он, если вы помните, сцепился с капитаном, которого обозвал окопавшимся.

— Да, это так на него похоже. Голова отчаянная, а сердце доброе.

— Так вот, когда его часть отступала, они соединились с нами в Сансе. Чистая случайность. Неразбериха была полная. Мы могли и разминуться. А вот встретились. — Он сморщился и совсем тихо, как бы про себя, сказал: — Для Бутийона эта случайность оказалась роковой. — Он отхлебнул кофе, потом продолжал: — Говорят, он опять сцепился с тем же самым капитаном, правда, меня при этом не было. В общем, мы все время отступали, пока нас не остановили для охраны моста на Соне, не скажу уже, в каком именно месте.

— Мостов, значит, не взрывали? — спросил отец.

— Этот не взорвали. На той стороне еще оставались наши… Мы там стояли двое суток, а через мост все шли и шли войска. Потом, наконец, отступавшие солдаты нам и говорят: «Немцы идут за нами по пятам, скоро здесь будут». Уже некоторое время была слышна канонада. Прошло четверть часа. Мы поставили два ручных пулемета у входа на мост. Службу нес как раз взвод Бутийона.

Мать слушала всем своим существом. Она сидела на краю стула, уронив руки на колени, с трудом глотая слюну. Она ясно представила себе реку, мост, солдат, Бутийона, его добродушное красное лицо, его хриплый голос. Солдат на минуту остановился.

— Ну, а дальше что? — спросила она.

— А дальше, полковник развернул весь батальон вдоль реки. Наш взвод стоял рядом со взводом Бутийона. Капитан, с которым он поругался, был позади нас… Никого и ничего… Стоим и ждем… Через десять минут на дороге показались три немецких мотоциклиста. Катят себе спокойненько к мосту. Слышу Бутийон говорит своему пулеметчику: «Отойди, дай мне уложить первых». Солдат отошел. Я, точно предчувствовал, говорю ему: «Бутийон, ты ведь знаешь, что без приказа стрелять нельзя!» «Ступай к черту!» — крикнул он. Я посмотрел на капитана, он лежал в своем окопчике позади нас.

Гость замолчал. Мать напряженно слушала, подавшись к нему всем телом. Отец, облокотившись на стол, тоже не спускал глаз с рассказчика. Он сцепил пальцы, и руки его нервно двигались по клеенке.

— Ну, а дальше что? — спросил он.

Солдат вздохнул и заговорил медленно и серьезно, словно с сожалением произнося каждое слово:

— Конечно, утверждать это трудно, но теперь я уверен, что капитан понял то, что должно было произойти. Он ничего не сказал. Но он не мог не слышать. Я твердо помню, что он усмехнулся. Совершенно твердо помню, могу чем хотите поклясться… Усмехнулся злой усмешкой. — Он опять остановился, потом продолжал: — Бутийон лег на место пулеметчика. Я слышу, как он говорит своим солдатам: «Подпустите их, чертей, поближе, я их сам уложу». Я отлично помню его слова, никак они у меня из головы не идут. И я уверен, капитан тоже слышал. Мотоциклисты на минуту остановились у моста, поговорили между собой и повернули обратно. Далеко они не отъехали. Бутийон выпустил очередь и кокнул двух немцев. Капитан заорал: «Стойте, не стреляйте. Приказываю не стрелять!» Бутийон выстрелил по последнему, который пошел на утек, но не попал в него. Капитан подскочил к Бутийону. Они смотрели в упор друг на друга. Мы подумали, что он сейчас убьет Бутийона. Но он начал его честить. Бутийон побледнел. Он стоял и слушал, как тот лаялся, а потом как крикнет: «Все потому, что вы бошей жалеете, ну и целуйтесь с ними. Но тогда какого черта мы тут торчим?» И не успели мы его остановить, как он уже отстегнул поясной ремень, снял каску, швырнул на землю и крикнул: «Начхать мне на вас! Расхлебывайте эту кашу без меня! А я демобилизовался!»

Отец криво улыбнулся и, когда солдат остановился, чтобы допить кофе, пробормотал:

— Узнаю Бутийона!

— Точно, — подтвердил солдат. — Он всегда говорил, что хочет швырнуть им в физиономию свое обмундирование. Только капитан подошел к этому иначе. Он начал кричать, чтобы Бутийон остановился, вернулся обратно. «Приказываю вернуться на место!» А Бутийон оглянулся и крикнул: «Чихал я на вас!» Кое-кто засмеялся. Капитан приказал тем, что были рядом: «Стреляйте, стреляйте в него!» Вы, конечно, понимаете, что никто не выстрелил… Бутийона в батальоне любили!

Голос рассказчика дрогнул. Отец боялся дышать. Он часто-часто моргал необычно блестевшими глазами.

— Тогда выстрелил капитан, — продолжал солдат прерывающимся голосом. — Он еще раз что-то крикнул, но Бутийон шел по дороге и даже не оглянулся. Тогда капитан наклонился, выхватил винтовку у того солдата, что был к нему ближе других, и выстрелил… Всего один раз… Бутийон подскочил. Я думал, он сейчас обернется, но он только что-то крикнул. Те, кто был ближе, говорят, что он крикнул: «Сволочь!» Я не расслышал… Потом он согнулся вдвое и рухнул на землю.