Бернар Клавель - Тот, кто хотел увидеть море

А вдруг он умер?.. Вдруг все умерло?..

Мать встрепенулась. Она сделала над собой усилие, чтобы прогнать тоску, которая вместе с темнотой вползала в дом; но мысль о смерти не оставляла ее.

И в первый раз мать подумала, что они совсем одни, далеко, очень далеко ото всех и что оба они умрут, так и не увидев сына.

К утру дождь перестал. Согретая первыми лучами солнца, земля курилась больше двух часов. Казалось, сад кипит. Все сверкало. Горы приблизились, умытое небо блестело, как новенькая монета.

Отец, засунув руки в карман фартука, обошел сад.

— Я думаю, после такого ливня погода исправится, — сказал он, вернувшись. — Только как бы не началась слишком сильная жара.

— Все может быть, барометр пошел на «ясно».

Все утро они чистили крольчатник, подбирали упавшие яблоки и груши, занимались всякими мелкими недоделанными работами. В полдень поели немного больше, чем в предыдущие дни, но, когда отец пошел вздремнуть, мать опять почувствовала горький вкус во рту, который со дня отъезда Жюльена ощущала постоянно.

Господин Робен, перед тем как идти на службу, заглянул к ним. Поговорил о новом правительстве, рассказал о полномочиях, полученных Петеном для выработки новой конституции. Но главным образом он говорил о некоем генерале де Голле, который из Лондона обращался по радио к французам, призывая их не слушать Петена. Мать никогда не следила за политикой, и все это ее не интересовало. Она не вникала в то, что говорил Робен, а когда он собрался уходить, спросила:

— По радио говорили что-нибудь о тех, кто возвращается?

— Да, говорили, что беженцам, которые хотят вернуться, выдадут горючее.

— А о тех, что уехали не на машинах?

— О тех ничего не говорили.

Робен попробовал ее успокоить, но она не слушала. Ей хотелось повидать таких людей, которые знали, которые сами пережили бегство от врага и теперь возвратились. Поэтому, как только Робен ушел, она сняла передник, надела чистую кофточку и пошла на улицу.

Солнце припекало. Фасады домов ослепляли своей белизной, но мать теперь ничто не трогало. Для нее солнце было таким же печальным, как и дождь, что лил накануне, пожалуй, даже еще печальнее, из-за того, что у встречавшихся ей прохожих вид был совсем не удрученный. Город ожил. Мать видела, что жизнь входит в свои права. Почти все магазины были открыты. Соседи переговаривались, стоя на порогах домов, с ней здоровались. Чем ближе она подходила к центру, тем больше было народу на улице; а чем больше было народу, тем тяжелее становилось у нее на душе. Все вернулись. Все, кроме Жюльена!

На Новом мосту играли дети.

Немного дальше, у самого тротуара, по которому она шла, проехал велосипедист.

— Здравствуйте, мадам Дюбуа! — крикнул он.

Она подняла голову. Это был один из товарищей Жюльена.

— Эй, эй, молодой человек! — окликнула она, не зная, как его звать.

Он затормозил, повернул посреди улицы и остановился около нее.

— Вы звали меня, мадам?

— Да, я хотела бы знать… вы уезжали?

— Само собой, уезжал. Вчера только вернулся под страшным ливнем.

— Вчера!

— Да, вчера.

— И…

Она не знала, что сказать. Вот ведь уезжал и уже вернулся.

— Вы далеко были? — спросила она.

— Доехали до Сен-Флура.

— A-а, до Сен-Флура!

— А Жюльен?

Мать почувствовала, что у нее подступает комок к горлу. Она сделала над собой усилие, чтобы ответить:

— Он тоже уехал, надеюсь, скоро вернется.

— Вы не знаете, куда он поехал?

— Откуда мне это знать?

— Да, конечно, вы правы.

Он замолчал. Он вертел педаль, стукал по ней носком башмака. Хромированный металл поблескивал на солнце.

— Когда Жюльен вернется, передайте ему, пожалуйста, чтобы зашел ко мне, — сказал он.

Мать пообещала. Он простился и уехал. Он медленно нажимал на педали, держа руль одной рукой, а другую уперев в бок и слегка наклонив корпус вправо.

Как только он скрылся за углом, мать пробормотала:

— Надо было его спросить, когда он уехал, по какой дороге?.. Где это Сан-Флур?.. Все-таки если бы он видел Жюльена, он бы сказал…

Теперь сами собой напрашивались вопросы, и не один, а целая куча.

Она пошла дальше. На встречных она уже не обращала внимания. Она не останавливалась до самой скобяной лавки Релоди. Она вошла. Там был знакомый приказчик.

— Мадам Дюбуа… — обратился он к ней.

Но она прошла прямо к кассе, за которой сидела хозяйка. Мать сразу спросила, вернулись ли господин Релоди и Даниэль.

— Нет, мадам Дюбуа. Еще не вернулись. Надеюсь, что приедут сегодня вечером или завтра утром, вчера я получила телеграмму, они были в Клермон-Ферране, это не так далеко, только они уехали на велосипедах…

— Вы получили телеграмму?

Эти слова вырвались у матери почти против ее воли. Телеграмма! Как это она не подумала раньше…

— Да, телеграмму.

— Так, значит, телеграммы идут?

— Как будто, да. Почтальон даже сказал, что они едва справляются. Да это и понятно; все, кто уехал, хотят дать знать своим, что целы и невредимы… Это так естественно…

Госпожа Релоди говорит и говорит. Она ничего не знает, кроме тех четырех-пяти слов, что прочла в телеграмме, но она никак не хочет остановиться. Она недоумевает, почему их занесло в Клермон-Ферран, как они убереглись от дождя и бомбежек… Она говорит, говорит… мать терпеливо слушала ее болтовню. Слушала до тех пор, пока лавочница наконец не спросила:

— А ваш сын уехал в конце концов? Он как будто собирался уехать вместе с нашими, а потом не знаю, как это случилось, в последнюю минуту мы так заторопились.

Мать в нескольких словах рассказала об отъезде Жюльена. Хозяйка и приказчик молча слушали, мать закончила сдавленным голосом:

— Я не получила телеграммы.

И сейчас же хозяйка снова заговорила. Объяснила, что почта работает не везде, что есть города, где ничто еще не налажено.

Но мать ухватилась за эту мысль: а что, если сегодня придет телеграмма от Жюльена? Что, если телеграмму принесут в ее отсутствие, что, если отец спит и почтальон его не добудится, тогда он унесет телеграмму обратно… что, если…

Мать совсем разволновалась. Пролепетала несколько невнятных слов и поспешила уйти.

Она выбежала из магазина. Она никого не видела. Сначала она бежала, потом пошла быстрым шагом; сократила дорогу по Лицейской улице, идущей в гору; но мать все равно не замедлила шага. Она встречала знакомых. Отдавала себе отчет, что, здороваясь, они смотрят на нее с удивлением. Кивала им головой, но не задерживалась.

Ни на одно мгновение не подумала она, что Жюльен мог приехать, — в голове у нее только телеграмма. Она видит ее, видит эту телеграмму. Голубая, такой странной формы. Она не часто получала телеграммы. Последняя пришла ночью. Почтальон порвал брюки, перелезая через забор. Все воскресло у нее в памяти. Кухня, ночник, муж в ночном колпаке… Телеграмма извещала о смерти ее матери… О смерти.