Умберто Эко - Нулевой номер

Тут он поежился, заозирался:

– Лучше бы нам уйти, не нравятся мне эти японские туристы. Нашпионят еще, моргнуть не успеем, азиаты повсюду, Китай нам еще покажет. Они теперь на всех языках понимают.

Вышли, и жадными легкими я втянул сколько сумел вечернего воздуха.

Я спросил:

– И у тебя подобраны справки на все?

– Я говорил с суперинформированными людьми. Спросил совета, кстати, у нашего с тобой коллеги Лючиди. Не знаю, ты в курсе ли, но он на связи с секретными службами.

– Я в курсе, я в курсе. И ты тем не менее ему доверяешь?

– Эти люди привыкли молчать, не беспокойся. Мне нужны еще считанные дни, собрать неопровержимые доказательства. А потом я отправлюсь к Симеи и вывалю ему весь улов моей рыбалки. На двенадцать полосных выпусков в двенадцать нулевых номеров.

Вечером, проветриться от костей Святого Бернардино, я повел Майю в хороший ресторан. И говорили мы не о «Гладиаторах». И мы не брали там бараньих ребрышек, не обгладывали хрящей и мертвых костей.

Браггадоччо утих на несколько дней. Видать, записывал. В четверг он прошушукался о чем-то с Симеи у того в кабинете все утро. Вышел около одиннадцати, Симеи высунулся и напутствовал:

– И очень глубоко проверьте все детальки, пожалуйста. Мне бы хотелось бить наверняка.

– Да не извольте беспокоиться, – благодушно пророкотал Браггадоччо. – Сегодня встречусь с одним доверенным лицом, и доведем до ума все это.

Все прочие в редакции занимались первым нулевым номером. Предлагали, что могли: спорт, загадки, кроссворды, кое-какие опровержения, гороскопы и траурные объявления.

– И все же сколько бы мы ни придумывали, – брякнул вдруг Костанца, – все равно не заполним двадцать четыре страницы. Вы как хотите, а нужны все же новости. Давайте выдумывать новости.

– Слышите, Колонна, – сказал Симеи. – Поработайте с ним, Колонна, пожалуйста.

– Новости не нужно выдумывать, – сказал я в ответ. – Их нужно брать из вторсырья.

– Вторсырья?

– Вторичное использование. Никто ничего не помнит. Грубо говоря, имеет прямой смысл периодически оповещать читателей, что Юлия Цезаря закололи в середине марта, в мартовские иды. В Англии недавно опубликовали популярную биографию Цезаря. Выпустили отдельной книгой с удачным названием «Ошеломительное открытие ученых из Кембриджа. Цезаря действительно убили в иды». В книжке подробно изложены события из школьных учебников, распродается – обалдеть. В общем, если мы расскажем снова по порядку всю махинацию с богадельней Тривульцио, а рядом смонтируем материал о махинациях Римского банка… Римский банк был давно, в конце девятнадцатого века. К сегодняшним скандалам не имеет отношения. Но скандал рифмуется со скандалом. Один намек, и вся история Римского банка оказывается точно тем же, что мы имеем тут сейчас. Лючиди из этого сделает конфетку, я уверен.

– Ну давайте, – пропел в ответ Симеи. – Что еще, Камбрия?

– Новостное агентство. Лента. Еще одна мадонна заплакала в деревушке на юге.

– О, то что надо. Вот и сенсация сама идет в руки, пишите.

– О предрассудках… О повторяющихся клише… Ложном чуде…

– Да нет, все наоборот. Мы не научный бюллетень атеистов-рационалистов. Публика любит чудесное. И публика терпеть не может этот ваш интеллигентский скептицизм. Рассказывайте чудо как есть. Это вовсе не значит провозгласить, будто газета верит в истинность чуда. Просто изложим факт как он есть, как будто с чьих-то слов, как будто кто-то из нас наблюдал собственными глазами за фактом. Плачут ли мадонны, нас не касается. Это уже частности. Кто хочет верить, пусть верит. Заголовок на всю полосу.

Все с азартом навалились на клавиатуры компьютеров. Я прошел в двух шагах от Майи, сопевшей над похоронными объявлениями, и шепнул ей:

– Бок о бок с неутешным семейством, обретаясь в глубоком горе…

– …верный Филиберт открывает объятия скорби ненаглядной Матильде и дражайшим Марио и Серене, – парировала она.

Я подбадривающе хмыкнул.

Вечер был проведен вдвоем, у Майи. Забитая книгами нора превратилась в чертог любви, осененный благовспомоществованием Амура.

Среди книжных стопок были и горы дисков, в основном классическая музыка, винил, от деда. Мы их заводили, слушали. Майя поставила Седьмую Бетховена и растроганно вспоминала, как в отрочестве ее доводила до слез вторая часть.

– Мне было шестнадцать лет. Денег не было, но было знакомство с билетером. Тот пускал на свободные. Я садилась на ступени. На втором часу музыки я на них почти лежала. Дерево было жесткое, но ничего страшного. И на второй части, на «Аллегретто», я понимала, что вот так мне хотелось бы умереть, вот умереть прямо тогда… Обычно я плакала. Полудетская дурь. Но продолжаю лить слезы даже сегодня, когда я взрослая и умная.

Лично я ни разу при слушании музыки не плакал, однако Майины слезы меня заразили.

Через несколько минут Майя продолжила:

– В отличие от этого… ни рыбы ни мяса…

– Это кто такой – ни рыба ни мясо?

– Шуман, разумеется, – ответила Майя, с удивлением поглядев на меня. Новое проявление аутизма, я уж привык, но каждый раз вздрагиваю.

– Что ты так о Шумане?

– Да ну его. Романтические сопли. В ту эпоху так полагалось. Он все вытаскивал из головы, не из сердца. В конце концов в голове ничего не осталось. Совсем с ума сошел. Неудивительно, что жене он надоел и она влюбилась в Брамса. Брамс – другой класс, другая музыка, и жил он полной грудью. Не то что Роберт. Хотя, уточняю, я не то чтобы совсем дико-дико против Роберта, талант я за ним признаю, не то что за всякими фанфаронами.

– А кто фанфароны?

– Фанфароны, самохвалы, вроде Листа или этого, как его, сумбурника, Рахманинова. Средние сочинители. Все у них для эффекта, для денег, типа концерт для простаков в до мажоре. Их нет среди моих пыльных пластинок. Я их всех повыбрасывала, пустобрехов.

– А получше Листа? Кто заслуживает у тебя похвалы?

– Ну, Сати, кто еще.

– Но Сати, я думаю, не доводит тебя до слез.

– Да не нужны Сати мои слезы. И вообще у меня слезы только для второй части Седьмой симфонии.

Подумав, Майя тряхнула головой и добавила:

– И для некоторых вещей Шопена. Но, естественно, не для концертов.

– Почему «естественно»?

– Потому что как только Шопен вставал от рояля и переходил к оркестру, у него кончался завод. Струнным, духовым, ударным – всем он подсовывал фортепьянные партии. Ой, а ты помнишь фильм Корнела Уайлда, как Шопен брызгает капельками крови на клавиатуру? Что же, если он оркестром дирижировал, он брызгал своими капельками крови на первую скрипку?

Майя не переставала удивлять меня всякий раз. Она, кажется, была в состоянии объяснить даже музыку! Даже мне! Вот что значит новаторские методы!