Джон Гарднер - Никелевая гора. Королевский гамбит. Рассказы

В два пополудни она подъехала к закусочной Сомса. Солнце висело в небе белым раскаленным шаром, а по другую сторону небосвода ярко светила луна. Кэлли Сомс уставилась на расписной драндулет с таким же изумлением, с каким вот уже двадцать четыре дня на него таращились все встречные, а повозка, гремя бубенцами, подкатила к бензоколонке словно для того, чтобы заправить коз, затем Мамаша передумала и поставила повозку у самого крыльца, словно со специальной целью перекрыть подъезд к закусочной. В знойном небе дугами носились стрижи. На земле, выклевывая просыпавшееся с грузовиков зерно, копошилась в пыли шумная стая воробьев. Козья Леди слезла с повозки, подошла к окошку и прижалась лицом к сетке, загораживая от света глаза темными, как у шахтера, ладонями. Потом подошла и таким же образом прильнула к сетке двери. Наконец вошла. Принц поставил ухо торчком и снова погрузился в сон. Чепец и плечи посетительницы были присыпаны овсяной шелухой — на полях работали комбайны.

— Привет, — сказала Козья Леди. Она остановилась у дверей — коротышечка, четыре фута ростом, руки в боки, ноги врозь, широкая ухмылка на лице, и нос торчит вперед, как локоть, — с таким радостным, довольным видом, что Кэлли решила: не иначе как это знакомая, и попыталась вспомнить, кто она.

— Золотко, — сказала посетительница, — вы мороженое случайно не продаете?

— А… — сказала Кэлли и, как будто смысл вопроса не достиг ее сознания, оглянулась на Генри, который, сидя в угловой кабинке, по кусочкам щипал яблочный пирог. (Джимми уже нагулялся, пообедал, и его уложили спать.) Посетительница повернула голову в ту сторону, куда взглянула Кэлли, а Кэлли быстро оглянулась на нее. Та все улыбалась. Она была полная — нездоровой полнотой бедняков, — с отвисшим животом. Возможно, беременная.

Генри произнес очень торжественно, как священник:

— Да, мэм. У нас есть мороженое.

— Э, да это твой муженек, — сказала женщина с восторгом, даже с гордостью, можно было подумать, что она приняла Кэлли за себе подобную. От смеха рот ее поехал вверх под самый нос. — Ух, какой он толстенький, какой приятный!

Генри насупился.

От женщины вовсю разило козами и по́том, и Кэлли с трудом сдерживала тошноту.

— Яблочный пирог! — посетительница искоса поглядела на Кэлли и внезапно оробела, как школьница. — Сколько лет уж я не кушала яблочного пирога. Один раз, мне седьмой годик был, выхожу я в сад, там мой папа снимал фрукты… мой взаправдашний папа, он был помощник шерифа, и… не угадаешь — что!

Кэлли слушала.

Женщина с лукавым видом наклонилась к Кэлли:

— Я там села на большой ящик с фруктами и все опикала! — Хихикая, она стиснула руки, запрокинула плоское загорелое лицо, и над смиренно неподвижными пластами ее одеяний зарябило в переливах смеха горло, морщинистое, лоснящееся, жирное. Слезы закатились, пробежав по щекам, в выбившиеся из-под чепца кудряшки, а когда, упоенная восторгом, она втянула шею, слезинки заструились по носу и повисли на его кончике похожей на жемчужину огромной каплей. Генри подпер голову рукой.

— Какое мороженое вам принести? — спросила Кэлли.

Женщина, продолжая хихикать, взгромоздилась на табурет перед стойкой, устроилась поудобней и опять оглянулась на Генри. Потом, уняв свои восторги, жадно уставилась на витрину, выбирая мороженое, втягивая носом воздух и утирая слезы тыльной стороной обеих рук, и тут вдруг ее снова еще пуще прежнего начало корчить от смеха.

— Ты бы на него посмотрела, — сказала она. Потом повернулась к Генри и похихикала в его сторону тоже. — Возьму шоколадное, — сказала она. Такое решение, казалось, ее обрадовало и поразило. Кэлли пошла к мороженице.

— Золотко, — вновь оробев, сказала вслед ей женщина. — Бадди Блэтт — слыхала ты когда такое имя?

Кэлли приостановилась: запах козьей шерсти и сигаретный дым, сливаясь с запахом мороженого, образовывали малоприятную смесь.

— Бадди Блэтт — сынишка мой, — сказала женщина. — Я к нему еду.

Кэлли осторожно положила в сторону лопаточку, словно она могла взорваться, если нечаянно дрогнет рука, и прикрыла мороженицу крышкой. Блюдечко с мороженым тихонечко поставила на стойку, положила ложечку и салфетку, потом, вспомнив, налила воды в стакан.

— Мне кажется, этого имени я не слыхала, — сказала она. И через секунду. — А ты, Генри?

Генри помотал головой и посмотрел в окно.

— Он меня к себе вызвал, — сказала Козья Леди, закашлялась и раздавила в пепельнице едва начатую сигарету. Она окунула ложечку в мороженое, оскалила зубы и втянула в рот совсем немножко, чтобы продлить удовольствие. — М-м-м-м! — произнесла она. Потом сунула руку за шиворот, то ли почесывая, то ли поглаживая себя. Кэлли слушала, как шумят вентиляторы. Ни малейшего движения в воздухе.

И тогда, наверно, в сотый раз, потому что эти люди, как и все, кого она встречала, были отзывчивы и не могли не понять чувства матери, она начала рассказывать Кэлли свою историю. Немного погодя пришел старик Джадкинс и успел услышать окончание. Слушал он вторично. Менее часа назад Билл Луэллин в Новом Карфагене пересказал ему историю Козьей Леди. Но лишь сейчас, услышав все это из ее собственных уст, он поверил.

— Все такие добренькие были, — говорила она. И, поджав подбородок, хихикнула. — В Олеане полицейский пособил мне подоить коз.

— Полицейский? — спросил Генри, впервые обнаружив, что он тоже слушает.

— Там в ихнем городе как раз посередке был такой лужок, зеленый-презеленый, и цветы посередке лужка, я и подъехала туда. Доить самое время. А этот, полицейский подошел, поговорил со мной эдак по-хорошему и пособил мне.

Генри снова посмотрел в окно, а старик Джадкинс начал ковырять в зубах.

— Я так устроила повозку, чтобы для спанья годилась, только спать там не приходится пока, — говорила женщина. — Каждую ночь я у кого-нибудь в доме спала, только одну ночь спала не в доме — в Эндикотте, потому меня там пустили ночевать в тюрьму. Уж такие добрые.

Кэлли тоном утверждения сказала:

— И вы в самом деле считаете, что его найдете. — У нее мелькнула мысль, что посетительница, вероятно, не заплатит за мороженое.

Козья Леди улыбнулась, верхняя губа у нее исчезла, в черном провале рта мелькнуло несколько обломков желтых зубов.

— Мир невелик, — ответила она. То ли ее расстроил вопрос Кэлли, то ли она просто спохватилась, что пора, но она слезла с табурета и, опять заулыбавшись, отвесила чопорный неглубокий поклон. — Очень благодарна вам за вашу доброту. — Потом к Генри: — Очень приятно было с вами побеседовать.

Генри повернул к ней голову, прикрыл рот рукой и смерил ее внимательным взглядом. Потом кивнул.

— Счастливо, — сказал он. Генри, кажется, только сейчас осознал, что она еще не уехала.