Альфред Дёблин - Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу

— Куда же ты, мой жених, задевал кольцо?

Он… он, вероятно, потерял его во время танца… наверняка, именно во время танца… ведь до этого оно было у него на пальце.

Они стали дожидаться, пока танец кончится. Невеста его утешала, ибо очень уж он разволновался. Удрученный, он сидел за шумным пиршественным столом среди ликующих гостей, слушал, как изо всех сил трубили и пиликали музыканты. Танцы кончились. Жених с невестой вернулись в зал. Но кольцо так и не нашлось. И куда только оно закатилось? Лицо оруженосца выражало глубокую печаль.

Потом они украдкой прошмыгнули наверх в спальню. И тут он все забыл и лег с ней рядом.

Звуки литавр, топот, возгласы долетали к ним. Она обхватила руками его голову и прижала к своей горячей груди.

Невольно скосив глаза, он заметил поверх ее шеи блик, пробегавший по стене, словно от экипажей, в которых отбывали гости.

Но разве это… не Мария? Она вышла из стены точно так же, как тогда вышла из лесной часовни, и встала в полуденном сиянии, разомкнув губы, но не сказав ни слова. Она безмолвно протянула к нему руки и глядела на него строго и с укором. В эту минуту музыка смолкла, и оруженосец услышал щебет, щелканье и пение птиц, такое громкое, что в ушах у него зазвенело, он приподнялся, чтобы прогнать птиц.

Но птахи были слишком далеко от их ложа. Он хотел вскочить и бросить в птиц свой камзол, валявшийся на полу. Но тут Мария шагнула от стены к нему, спугнула птиц и остановилась у постели. Вырвавшись из объятий невесты, он сел.

На Марии был длинный запахнутый плащ. На голове — маленькая золотая корона, ноги ее были обуты в красные сафьяновые башмачки с колокольчиками. Она распахнула свое одеяние и, шаловливо усмехаясь, показала кольцо, то самое, что он надел ей на палец. Потом Мария сунула руку в карман плаща и достала что-то; не показывая, потрясла в неплотно сжатом кулаке. Пусть угадает, что у нее в руке. Разжала кулак — на ладони лежало второе, потерянное кольцо.

А после она пошарила левой рукой в кармане. Что же она извлекла оттуда? Рубанок и короткий острый нож. Подбросив несколько раз эти свои игрушки и не поцарапав себя, она опять опустила их в карман.

А потом вдруг Мария очутилась рядом с ним, она стояла на подушке, его губы тянулись к ее ноге. Внезапно оказалось, что она уже без башмаков, и когда его губы почти коснулись ее кожи, оруженосец ощутил такую безграничную усладу, такое блаженство, что потерял сознание и упал недвижимый.

Невеста принялась тормошить его, расталкивать.

«Перестань, любимый. Напрасно ты так огорчаешься из-за потери кольца. Я закажу новое. Главное, чтобы ты был со мной, со мной на веки вечные. — Она притянула его к себе. — Раз любовь, живущая в твоем сердце, принадлежит мне, я счастлива; и в моем сердце живет любовь к тебе, стало быть, мы ее никогда не утратим. Она нам самый верный страж; она бодрствует даже тогда, когда мы спим. Она знает: мы под ее защитой, поэтому с нами не может случиться ничего дурного».

«С нами не случится ничего дурного, — пробормотал оруженосец, пошатываясь: слова и поцелуи любимой пришлись ему по вкусу, околдовали его. — Да, моя возлюбленная, я весь твой, ибо ты — моя».

Но в ту минуту, когда он произносил эти слова, зазвучал другой голос:

«О лицемер и лжец, ты, стало быть, предаешь меня? Тогда иди своей дорогой. Возьми кольцо и другое тоже. И вот тебе рубанок и нож».

Большие черные птицы: вороны, сороки, совы стали бить оруженосца крыльями по лицу. Они омерзительно каркали. Он высвободился из объятий невесты, вздохнул:

«Не надо, не оставляй меня, чаровница. Твой приказ для меня закон. Я преклоняю пред тобой колени».

«А ты будешь повиноваться мне постоянно — и днем и ночью? И будет ли в тебе жить и днем и ночью одна неделимая любовь? Хочешь ли ты укрыться под моим кровом и пробыть там до тех пор, пока для тебя не станет ни дня, ни ночи?»

Он поклялся ей исполнить все.

Тогда она спросила:

«А кто я для тебя? Твой сюзерен, твой рыцарь, твоя благородная госпожа?»

«Ты — Мария, матерь Божья, для меня единственная дама на земле и мое вечное блаженство».

Оруженосец встал с ложа и оделся. Но не стал перепоясываться мечом. Горячие слезы текли у него по лицу. Он не слышал вопросов и жалоб невесты.

А после он вытер слезы, присел к ней на постель и рассказал все: рассказал, как ехал через лес, как наткнулся на дерево, рассказал о птицах, о часовне, о том, что сперва хотел спрятать свое кольцо, но из-за вмешательства Марии не сделал этого, а надел ей кольцо на палец и потом растерялся, подумав о невесте. Однако Мария не отдала кольца. И вот теперь, в этой спальне, она явилась ему. Он просит свою милую невесту отпустить его на веки вечные.

После этого оба они встали на колени у своего ложа, прочли молитвы, вволю поплакали и были добры друг к другу. Так продолжалось всю ночь до первых петухов. Затем он простился с невестой и, счастливый, поскакал прочь, поскакал с одного бракосочетания на другое, на венчальный обряд с прекрасной госпожой, которой он отныне посвящал в монастыре каждый час своей жизни.

Не успела маленькая гувернантка звонким голосом досказать свою историю, как в углу, где стоял бюст Сократа, послышался стук отодвигаемого кресла. Заскрипела дверь. Железнодорожник Лан обратился в бегство, чтобы спастись от предстоящей дискуссии. Его сосед Гаррик с неимоверно густыми бровями дымил вовсю и ждал, что будет дальше.

— Трогательная история, — начал разговор лорд Креншоу.

Гувернантка сочла, что ей надо добавить к рассказу еще несколько слов.

— Из моей истории, относящейся к тому же времени, что история Жофи и других трубадуров, видно, как глубоко пустила корни в людях чистая любовь, нежная и восторженная любовь, обожествляющая женщину, видно, что она шла от самого сердца. Любовь эта возникает в нас, мы ее порождаем. Движение за женскую эмансипацию? Не думаю. Скорее это было вполне человеческое чувство, только более возвышенное, чистое, искреннее чувство мужчины к женщине.

— Не спорю, — благосклонно заметил лорд Креншоу. — Но если подойти ближе, вернее, если посмотреть на вещи с более далекого расстояния, мы, возможно, увидим их в ином свете.

Кэтлин:

— Отец, это была прекрасная история. Неужели ты и впрямь считаешь, что все люди похожи на твоего старого седовласого рыцаря, который отправился в Святую землю, чтобы завести себе гарем?

Слушатели засмеялись, лорд Креншоу громче всех.

Кэтлин:

— По-моему, отец, ты плохо слушал. Если мы согласимся со смыслом истории, рассказанной Вирджинией, то значит, ты кругом не прав. Из ее истории следует, что новое чувство вовсе не было обычаем, навязанным людям извне обычаем, которому приходилось подчиняться; чувство шло изнутри, возникновение нового обычая знаменовало новое время и… нового человека.