Линор Горалик - Это называется так (короткая проза)

— …жаловаться на детей, но иногда не удержаться же. Бывает очень больно. Мы воспитывали как равных, ну, как сейчас все — с уважением, чтобы говорить вежливо, ничего не командовать. Но это бывает с большими минусами. Потому что в ответ ты получаешь тоже на равных — в том смысле, что могут проигнорировать тебя, могут просто холодно реагировать. Это больно, конечно. Ты же думаешь, что на самом деле не просто на равных, а на равных, но — плюс что-то, плюс какая-то особенная вещь, которую можно не объяснять. И оно так и есть! Но не всегда есть. И тогда это тяжело. Я не командовала, не вытаскивала из постели никого, не говорила же: «А ну, давайте, идите!» Я сказала спокойным голосом: «Мальчики, маме плохо, кто хочет сходить в магазин за пивом для мамы?» И ничего не происходит. Вот когда так — это очень больно, конечно.

— …какая у меня может быть наследственность? Я уже ничего не жду от себя. Не рассчитываю. Два дня назад включаю телевизор, вижу — отец в сериале играет козла какого-то. Так даже там к нему подошли, двинули раз — и все, он по стенке сполз.

— …рыба, еще что-то дорогое. И он, как всегда, вытаскивает карточку платить за всех нас троих. Я и говорю: «Давай в этот раз я заплачу?» Потому что сколько бы он ни был богатый человек, это я не первый раз с ними ужинаю, и всегда он платит — неловко же. Я говорю: давай теперь я? Он: нет, нет, все такое. И оставляет свою карточку, целует ее или что-то такое — и идет в туалет. И тут она на меня смотрит так внимательно и спрашивает: «Ты что, паришься, что он платит?» Ну да, — говорю, — я, конечно, парюсь. И тут она наклоняется так через стол, сжимает мне запястье и тихо-тихо говорит: «А ты не парься».

— …так там светло, так спокойно, и красота — как в аэропорту.

— …не суеверная, но есть святые вещи. Врать про здоровье ребенка — это последнее дело. Я, если не хочу к маме ехать, я ей говорю: «Мама, Сонечка не хочет к тебе ехать!» А потом объясняю Сонечке, почему она не хочет ехать к бабушке. И всё, все дела.

— …может, когда они называют кота «Мурзик» или «Барсик», они так же чувствуют, что это они клево придумали, очень смешно. Ну, как когда я называю свой холодильник Шуриком или пианино — Эдуардом. Но потом я думаю: может, это гордыня. Может, они это с иронией называют кота, очень смешно. И вот так смиряю себя все время.

— …тоскливый мудак — это не когда человек все время думает о смерти; это когда он просто все время о ней помнит. И он так устроен, к сожалению. Я тебе расскажу. Сидим в «Папах», что-то едим такое, и Рита тут говорит, что она вот — из последнего поколения еврейских женщин, которые знают, как одной курицей три дня кормить семью из трех человек. Что ее бабушка научила, и мама умела, и Рита еще умеет, а младшим уже не понять. Все такие: ну расскажи, расскажи! Ну это я тебе тоже могу рассказать, пожалуйста: сначала потрошка вынуть, потом снять кожу, потом срезать жир. Потом горло, крылья и жопку варишь и из бульона делаешь суп с лапшой, а из кожи делаешь шейку с рисом и с жареным луком, и это полтора обеда. Все такие: очень круто, такая хозяйственная у тебя, Рита, бабушка была! «А дальше, — Рита говорит, — бабушка курицу так делила, чтобы на два вторых выходило жаркое с картошкой, а грудку варила и тонко резала, и это было по утрам на бутерброды!» Все уже, знаешь, как триллер слушают. Только я вижу, что наш Лешечка начинает бычиться. «Это еще что, — Ритка говорит, — потрошка же еще на жире курином жаришь, перемалываешь с луком, с солью, с мукой, и это на ужины бутерброды!» Все такие: Рита, давай ты нам это приготовишь, слюнки текут, и вообще прикольно, можно заснять, видео будет, все дела. Ритка: «Да, да, приятно, в память о бабушке, давайте!..» И тут вдруг Леша ледяным голосом заявляет: «Я бы не стал». Такая тишина, знаешь… Кто-то ему: «Леш, ты чего?..» «А того, — говорит, — что бабушка твоя, Рита, семью свою не любила». Рита с отвисшей челюстью такая: «А?..» А он говорит: «Так когда любят, сначала же ножки отрезают и жарят, как есть: одну мужу, одну ребенку!..» Ну вот и спроси меня: зачем мне на свадьбе нужен человек, который таким способом мыслит?

— «…а ты сама не понимаешь, что в колготках за шестьдесят долларов ты будешь гореть в аду?» Да, я буду гореть в аду — но зато я буду гореть в аду красиво одетой, и мне кто-нибудь спинку помажет. А если бы я была некрасиво одетой, в аду на мои муки никто бы и внимания не обратил.

— …нечеловеческих размеров треугольная ванна. Этот человек, короче, вообще какой-то фанат сантехники, я потом расскажу. Хотя вода, конечно, набирается при таких размерах два часа, но все равно кайф нечеловеческий. А у нас в ванне всегда живут резиновые морепродукты — ну, такие игрушки для ванны, там кальмар фиолетовый, еще розовая морская звезда и так далее, и все с безумными глазами. Короче, мы с Иркой залезли в ванну и стали играть в подписание Священного Союза. Розовая морская звезда с охуевшим взглядом — это был Александр Первый, такой хитрожопый оранжевый скат был Меттерних, а толстый желтый краб — это был Вильгельм, только косоглазый. Вокруг них молча плавала такая дистрофичная зеленая черепаха, очень жалобная, это были несчастные испанцы, а из пены мы сделали Эльбу, там у нас сидел злобный фиолетовый Наполеон и всем мысленно грозил. Короче, Александр произносил речи, а Меттерних хихикал. Потом все посрались из-за польской конституции, Ирка случайно проглотила кусок пены, нам все надоело и мы вылезли и пошли спать. А ночью я встал в туалет, смотрю — а их всех, когда вода выходила, подтянуло к сливному отверстию. И они все сидят вокруг него и смотрят выпученными глазами в огромную черную дыру.

— …«Тебе плюнь в глаза — все божья роса». А я ей говорю: «Милая, у человека со слюной в глазах вообще оптика меняется».

— …«Привет! У меня для тебя сюрприз к празднику:) отправь число 234255 670 (с пробелом обязательно) на номер 5560 — и ты приятно удивишься! Если не посмотришь, сильно на тебя обижусь:)))» — написал мне только что профессор Пак.

— …вообще не понимаю, зачем он мне нужен при таких раскладах. Вот смотри: я была в субботу с Викой в кино и забыла серый кардиган. А я его только купила после зарплаты, такой мягенький, под вязаное платье мое серое прямо один в один. Прибежали назад — уже нету, ну, понятно, кто-то себе забрал, у нас же народ такой. Я чуть не заплакала. Ну, иду встречаться с ним после этого, я такая расстроенная, ужас, и рассказываю ему, что так этот кардиган хотела, потому что он в плечах широко сидит, там как бы не буф, но так приспущено, что получается пышно. И что мне теперь вязаное платье опять не с чем носить, потому что у него рукава, ну, почти майкой идут — короче, объясняю ему все это. Так он берет, молча сажает меня в машину, везет в «Зару» и покупает точно такой кардиган. Нет, это, конечно, большое спасибо, но вообще — ни сочувствия, ничего.