Линор Горалик - Это называется так (короткая проза)
- Название:Это называется так (короткая проза)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Dodo Magic Bookroom
- Год:2015
- ISBN:978-905409-07-3
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Ваша оценка:
Линор Горалик - Это называется так (короткая проза) краткое содержание
У поэта, прозаика, эссеиста и художника Линор Горалик— новый сборник. В него включены написанные в разные годы и ранее никогда не публиковавшиеся полностью циклы микрорассказов «Короче» и «Говорит:», повести «Валерий» и «Вроде того», а также пьеса «Свидетель из Фрязино».
Тексты Линор всегда балансируют на грани поэзии и прозы, в них — острота мига «сейчас» и его место в контексте мировой истории. Речь, повадки и поступки персонажей — «улики» дикости и ужаса мира, окружающего героев, но этот же мир обаятелен и интересен своей инакостью, почти инопланетностью, он абсолютно узнаваем — и совершенно непредсказуем.
Это называется так (короткая проза) - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хлоп
Гаврилову
Он оказался зажатым между двумя креслами. То, которое было впереди, треснуло и вывернулось. Его зажало в невыносимой, скрюченной позе — но зато он оказался между двумя мягкими поверхностями. Пока до него добирались — семь с половиной часов, с собаками, бутылкой воды, спущенной на веревке, уговорами, что все будет хорошо, — он думал о двух вещах. Во — первых — что мозоль на правом мизинце болит, и значит, он чувствует этот мизинец, и это важно. А во — вторых — что он никогда не аплодировал при посадке, и в этот раз не аплодировал тоже, и это важно.
Slasher
Хуже всего кровь вымывалась не из-под ногтей, а из тонких резных узоров потускневшего под холодной струей кольца. И кровь-то была менструальная, и кольцо было от другого брака.
Никого нет
Если бы на следующий день после Конца Света кто-нибудь остался в живых, и если бы этот кто-нибудь спросил его, как объяснить будущим поколениям, что чувствовали жители Земли в тот чудовищный вечер, и если бы он сам остался в живых, чтобы ответить на этот вопрос, и если бы при этом сама мысль о существовании будущих поколений не показалась бы ему идиотской, он сказал бы: «Кто-то из сыновей угнал у меня машину».
Вот и всё
Он не мог работать, если знал, что эта штука лежит в одном из ящиков его стола, он не мог пользоваться ванной, если эта штука хранилась в аптечке, он не мог даже перенести ее присутствия в старом буфете на балконе, он все время чувствовал себя так, будто она взорвется, как если бы она могла. Он не мог арендовать в банке сейфовую ячейку и положить эту штуку туда, потому что чувствовал: тяжеленная металлическая ячейка будет тогда лежать прямо у него в голове. На четвертый день он арендовал в пятидесяти километрах от города холодильную камеру площадью сто четыре квадратных метра (минус двадцать градусов, на три года) и отнес эту штуку туда. Ему дали карточку и код, он открыл герметичную дверь, зажмурился, кинул эту штуку внутрь, запер дверь, бросился к лестнице, но почувствовал, что штука лежит слишком близко к выходу. Тогда он вернулся, опять открыл дверь, поднял штуку, донес ее до самого дальнего угла камеры и накрыл плащом. Потом, подумав, накрыл ее сверху еще и пиджаком, потом рубашкой, потом собой.
Done and done
Уже потом, в раю, им довелось побеседовать о том, имело ли это смысл, и по всему получалось, что — нет, не имело.
Предварительно
Он вернулся контуженый, но весь в орденах, в медалях и красавец. Будущая его жена была снайпером, женщиной с железной рукой. За пять лет стрельбы ладонь от въевшихся в нее грязи, пороха и пота стала черной и блестящей, как перчатка; его будущая жена говорила мужикам, пытавшимся к ней пристроиться: «Порву яйца поворотом». Она и ее будущий муж выписались из госпиталя в один день; он заметил ее во дворе, она стояла к нему спиной. Он увидел замотаную бинтами голову и красные от весеннего ветра уши над поднятым воротником шинели. Она часто пересказывала потом фразу, с которой он к ней обратился (она вообще хорошо запоминала фразы): «Простите, вы не будете любезны одолжить мне огонька?» Вся семья с ее слов потом заучила эту фразу наизусть; много лет спустя их сыновья — близнецы, учась курить в подвале новенькой пятиэтажки, где отец с матерью, оба — герои — орденоносцы, получили огромную льготную квартиру, пользовались словами «Вы не будете любезны.» в качестве кодовой фразы — мол, пойдем, посмолим; один раз это услышала мать, и оба получили черной кожаной ладонью по ушам.
Тогда, во дворе оборудованного под госпиталь крытого бассейна, она повернулась к нему, увидела его забинтованную голову и торчащие мерзлые уши, и спросила, об какое это дерево он любезно одолжился головой. Он сказал: «А я и со спины понял, что вы барышня» (эта фраза потом тоже повторялась в ее рассказах часто, но как-то не прижилась). Оба по ранению стали штабными, оба контужены в левую половину головы и всю жизнь обнимались на здоровую сторону. Оба выучились на философском факультете, партия отнимала много времени, к тому же у нее контузия дала сильное повреждение обоняния, из-за которого она всегда очень плохо готовила, поэтому они предпочитали есть в партийной столовой, из которой его денщик стал привозить к ужину судочки на дом — позже, когда родились близнецы. Медали и ордена мирного времени он не любил — «Трехлетие обороны того», «Пятилетие взятия сего», а она любила, получала их с удовольствием и звала сослуживцев выпить и отметить. К каким-то из этих наград их представляли одновременно, к каким-то — только его или только ее. Дважды за время их совместной жизни он очень сильно и очень неожиданно запивал, на второй раз это даже грозило большими неприятностями, но через два — три месяца брал себя в руки. После контузии он некоторое время слабо слышал, но потом слух восстановился, остались только сильные головные боли, а еще он всегда очень мало спал, и ночами, чтобы занять себя, выжигал по шкатулкам правильные красивые орнаменты и добился большого мастерства, о нем сообщила газета, и несколько шкатулок приобрел ремесленный музей; какой-то математик написал о его орнаментах статью; ему принесли серый математический журнал, он ничего не понял, но от тамошних схем ему делалось хорошо.
Застрелился он в конце июля, примерно за три недели до десятилетнего юбилея победы в боях за город — герой Курск. Аккуратный, выбритый, в форме, он, как ей показалось, очень прямо сидел на табуретке, когда она приехала по звонку участкового: его нашла домработница, но, пока не приехала жена, тело никто не трогал — уважали. В подвале, куда сыновья по вечерам ходили курить, а он спускался ночами выжигать свои замысловатые шкатулки, все опечатали и долго рылись среди вещей: были подозрения, что он застрелился, совершив государственную измену; ее много допрашивали, конфисковали несколько недоделанных шкатулок и искали секретное дно. Было очень страшно, но ничего не нашли, бумаги и шкатулки вернули, сказали: «Уконтузился». Из бумаг она что-то на всякий случай там же, в каменом подвале, тихо пожгла ранним утром, когда дым никого бы не удивил, что-то сохранила, чтобы показывать близнецам, что-то хорошо припрятала; шкатулки отдала ремесленному музею. Несколько десятков блокнотов, испещренных аккуратно расположенными квадратами и кружочками, она долго рассматривала и хотела отправить в Одессу тому математику, вдруг ему сгодится; но когда дело дошло до похорон и принесли бархатную подушку, она, вывалив на кровать его ордена (его лежали в коробке из-под ботинок, ее — в коробке из-под лапши), поняла, что тридцать шесть штук ложатся на подушку идеальным ровным квадратом, а вот тридцать седьмой было бы совершенно непонятно, как пристроить.
Шрифт:
Интервал:
Закладка: