Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том первый

— Этот Цемах действительно жертвовал собой ради учеников, но и слепой мог заметить, что он наслаждается от того, что ученики перед ним трясутся.

— Я подозреваю, что вместо того, чтобы распространять Тору, он хочет стать раввином. Женился на богатой, чтобы на ее приданое купить местечко, — проворчал Дов-Бер Лифшиц, пожимая плечами. — Просто поверить невозможно, чтобы новодворковский так низко упал.

Прибыв в Ломжу, оба мусарника стали искать, где живет Цемах Атлас. Увидев дом Ступелей с двумя балконами наверху и с большим магазином-складом внизу, Зундл-конотопец заорал, обращаясь к главе ешивы:

— Раввином, говорите, он хочет стать?! А мне кажется, что он хочет стать купцом.

Конотопец быстро взбежал по ступеням, а Дов-Бер Лифшиц тяжело ступал вслед за ним широкими шагами. Оба они хотели ворваться во внутренние покои. Горничная задержала их и заставила подождать, пока не выяснит у хозяина, хочет ли он их принять.

Цемах-ломжинец принял своих товарищей по ешиве спокойно, не обрадовался им и не испугался их. Как будто два городских синагогальных старосты пришли к нему за подаянием. Гостям сразу же бросилось в глаза, что хозяин не ходит одетым в сюртук, как подобает сыну Торы. Он носит короткий пиджак, белую рубашку с отглаженным воротничком и галстук, разукрашенный какими-то цацками. И сам он выглядит расфуфыренным, гладким, видно, что наел щеки. Нет у него даже намека на бороду. Состриг ее, а может быть, даже и сбрил [50] Бритье бороды запрещено еврейской религиозной традицией. . Вместо раввинской шапки с загнутыми вверх полями или ермолки у него на голове сидит широкополая шляпа, по-франтовски сдвинутая набок. На ногах он носит не черные мягкие комаши, а ботинки со шнуровкой, и сидит он, заложив ногу за ногу, словно для того, чтобы показать свои толстые подошвы. Вместо шкафа со святыми книгами и с Талмудом в комнате стояли этажерки со светскими книжками. У окна стоял письменный стол на крученых ножках, покрытый зеленой скатертью. На дверях висели складчатые портьеры, на диване в углу лежали мягкие подушечки. Колючие глаза конотопца стали еще более колючими, а Дов-Бер Лифшиц в глубине души презрительно рассмеялся: «Если бы я не искал такой жены, которая готова пренебречь собой ради Торы, и я бы мог жениться на богатой».

Хозяин указал гостям на стулья, а сам остался сидеть на диване, опершись локтем на спинку. Он холодно спросил своих товарищей, как у них дела, и так же, из простой вежливости, спросил о своих учениках. Потом он замолчал и принялся смотреть на густую листву дерева за окном. От такого ледяного приема пылкий Зундл-конотопец погас и придушенным голосом спросил ломжинца, почему ничего не вышло из запланированной ешивы в Амдуре. Дов-Бер Лифшиц тоже изо всех сил старался говорить мягко и по-свойски: ему казалось и кажется странным, почему его не пригласили на свадьбу. Насколько он помнит, они вместе самоотверженно изучали Тору. Может быть, ему позволительно узнать, почему его старый друг отменил помолвку и женился на другой? Но старый товарищ отвечал продуманными, рассчитанными словами, что для отмены первой помолвки и для новой женитьбы у него были свои причины, а что касается ешивы в Амдуре, то тамошние обыватели не захотели ешивы.

В комнату вошла женщина без парика, даже без головного платка. На ней было короткое тесное платье, личико у нее было белое, носик — точеный, а подбородок длинный. На ее голой шее весела нитка жемчуга, на запястье болталась золотая цепочка. Вошла она звенящими шагами и с обольстительным взглядом, именно так, как пророк Исайя описывает грешных дщерей Сионских. Она подошла близко к гостям, будто не зная, что женщине не следует приближаться к чужим мужчинам, особенно к знатокам Торы. Было похоже, что женщина собирается подать чужим мужчинам руку, но их сердитые лица удержали ее от этого.

— Я пришла пригласить твоих друзей на обед, — обратилась она к мужу, и оба посланца растерянно переглянулись: и это ломжинская раввинша? Распутница!

— Может быть, стакан чаю? — спросил Цемах гостей и улыбнулся жене, не понимающей, что эти евреи не хотят есть, потому что не уверены, что еда у нее в доме кошерная.

— Разве мы пришли пить чай? — растерянно пробормотал Зундл-конотопец.

— Разве мы пришли пить чай? — повторил Дов-Бер, растерянный еще больше.

Женщина направилась к выходу из комнаты с легкой примесью страха в сияющих любопытством глазах, и муж проводил ее нежным взглядом, как бы извиняясь за дикое поведение своих гостей. Он снова принялся задумчиво смотреть на дерево за окном и смотрел на него до тех пор, когда Зундл-конотопец своим рычанием словно разбудил его от сладкого сна: ломжинец, наверное, понимает, какую суматоху он вызвал своим уходом из ешивы? Его ученики еще до сих пор ходят как в трауре. Вот глава ешивы и отправил их обоих напомнить ему, что в месяце элул он должен вернуться в Нарев, чтобы руководить собранием своих учеников.

Цемах мысленно улыбнулся: глава ешивы хочет, чтобы он вернулся в Нарев и стоял там, как бедняк на пороге, чтобы ешиботники, которые моложе его, увидели, что он раскаивается, и извлекли для себя из этого урок. Потом его удалят из ешивы под предлогом, что на него нельзя положиться. Цемах ответил, что о возвращении в Нарев он даже не помышляет. Однако его удивляет, что прежние друзья взяли на себя поручение вернуть его. Они оба и вообще все истинные новогрудковцы должны поддерживать его, а не главу ешивы реб Симху Файнермана. Услыхав такие наглые разговоры, посланцы отшатнулись было на своих стульях, но сразу же снова придвинулись поближе к хозяину, чтобы он разъяснил им, почему это надо поддерживать его.

Чем дольше Цемах говорил, тем глубже в уголках его рта прорезались морщины, словно он снова становился ожесточенным ешиботником. Он начал с реб Йосефа-Йойзла Гурвица. «Старик» из Новогрудка наставлял своих учеников, что Тора дана человеку, чтобы улучшить его характер. Мудрецы Талмуда рассказывают, что когда Моисей поднялся на небеса, ангелы сказали Владыке мира: «Дай нам Тору». Владыка мира ответил им: «Разве есть в вас зависть? Разве есть в вас ненависть? Поскольку среди ангелов нет ни зависти, ни ненависти, им не нужна Тора». Но человек нуждается в Торе для прояснения и исправления его качеств, чтобы он познал себя и искоренил свое врожденное зло. Это суть системы реб Йосефа-Йойзла в учении мусара, и он, Цемах-ломжинец, был его верным учеником. Он работал над собой, чтобы творить добро ради добра, а не ради почета и не ради того, чтобы ближний потом отплатил ему добром. Даже помощь товарищу в беде ради того, чтобы иметь заслугу на небесах, чтобы с ним самим потом не случилось такого же несчастья, тоже выглядела в его глазах торгашеским расчетом. Торгаш хочет заполучить от провидения бумажку с подписью о том, что за оказание помощи погорельцу его собственный магазин будет избавлен от пожара. Однако он хотел быть из тех, кто поднялся на высшую ступень и ищет более высокого в жизни и не боится пожара, потому что не держит лавки. Не только он сам хотел быть совершенным человеком, своих учеников он тоже хотел поднять на тот же уровень. Но с тех пор, как новогрудковцы вернулись из России, они перестали быть мусарниками. И когда он обращался к своим ученикам в прежнем новогрудковском стиле, наревский глава ешивы безжалостно преследовал его.