Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том первый

— Что мне угодно? — враждебно блеснули его глаза сквозь узкое полукруглое пенсне, и в его голосе задрожал гнев злобного человечишки, никогда не забывающего обид. — Мне самому ничего не угодно. Однако моему будущему тестю угодно, чтобы директор ешивы провел церемонию бракосочетания, чтобы Валкеники увидели, что ешива не считает меня обманщиком. Так что передайте это вашему мужу, чтобы мне не надо было с ним ссориться.

— Что вы можете ему сделать? Вы расскажете, что мой муж отменил сватовство? Это все? — Наглость этого человека потрясала Славу все больше.

— Я не подписывал предварительного брачного договора с кухаркой, а ваш муж отменил подписанный предварительный брачный договор с дочерью достойного обывателя, — сказал Йосеф, грызя ноготь. — И я не оставлял жены через полгода после свадьбы.

Последние слова он прошипел словно через стеклянную трубочку. Слава почувствовала, что у нее дрожит веко. Она бы охотно плюнула ему в лицо и крикнула бы: «Вон отсюда, подлец!» Но, может быть, Цемах действительно боится этого гнусного молодого человека и не следует его дразнить.

— Насколько я понимаю, вы очень довольны своим нынешним сватовством, — обаятельно улыбнулась ему она.

Жених даже вздрогнул. Доволен? Невеста довольно красивая, но местечковая, и будущий тесть — простой человек. Гедалия Зондак хочет знать, что он будет делать после свадьбы. Для него сошло бы, даже если бы он стал местечковым раввинчиком, потому что он ученый. Может, стать кантором, потому что у него хороший голос? Слава видела, что парень нервничает. И она нарочно еще больше раздразнила его своим наивным удивлением: а почему бы ему действительно не стать резником или кантором, как местный резник и кантор реб Липа-Йося или его зять?

— Я стану местечковым резником? Я буду вести молитву в деревянной синагоге? — Жених дрожал от возбуждения и оглядывался вокруг, не подслушивает ли кто-нибудь. Поскольку она из большого города и не фанатичка, он скажет ей правду. Ему нравится разъезжать по миру и собирать деньги для какого-нибудь учреждения, как делает это младший зять резника, Азриэл Вайншток. Говорят, что этот Азриэл распрекрасно живет за границей, — нагловато рассмеялся парень и сразу же снова разозлился: если бы он не оказался заброшенным в этот медвежий угол, то мог бы, как все, найти себе в невесты богатую образованную наследницу.

— Я бы даже мог жениться на студентке! — воскликнул Йосеф-варшавянин с сердечной болью, уже прощаясь, и вышел на морозную улицу, дрожа в своем тонком пальтишке от холода и волнения.

«Этот отвратительный молодой человек страдает оттого, что у него нет возможности стать еще отвратительнее», — подумала Слава, и вдруг ей что-то стало понятно. С тех пор как они поженились, Цемах никогда не упоминал о своей первой невесте. Она думала, что это так же мало волнует его, как ее саму и ее братьев. Теперь она поняла, что он не упоминает о ней, потому что чувствует себя виноватым. Она должна постараться, чтобы кухарки остались друзьями Цемаха и чтобы обитатели местечка не могли сказать, что жена главы ешивы не поинтересовалась взглянуть на то, как живут ешиботники. Слава вытащила из своих чемоданов платьице, блузку, комбинацию, чулки и собрала все это в сверток. Она вышла с постоялого двора и расспросила людей, где находится кухня ешиботников.

Гитл встретила неожиданную гостью с большой деревянной поварешкой в руках. Ее замызганные и потные дочери стояли у исходивших паром полных горшков. Слава по-свойски сказала, что зашла познакомиться с матерью Лейчи и ее сестрой. Однако Рохча, с надутыми щеками и черными волосиками над верхней губой, совсем не обрадовалась гостье. У Лейчи физиономия тоже изменилась. Земляной пол в прихожей был размокшим от воды, пролитой ешиботниками во время омовения рук перед едой. На кухонном столике в плоских облитых тарелках лежали куски требухи с картошкой. Гитл начала оправдываться, что именно сегодня постная среда, и тем временем разглядывала расстегнутое Славино котиковое пальто и мягкий шерстяной костюм.

— Я не инспектор, я понимаю, что вы готовите то, что вам дают, — попыталась быть дружелюбной с хозяйкой Слава. Однако она видела, что мешает. Она вышла из прихожей и попала в столовую старших.

Йоэл-уздинец и Шия-липнишкинец вели горячий спор. Первый кричал громко, во весь голос, а второй спорил с ним, размахивая обеими руками. Как только вошла жена директора ешивы, Йоэл-уздинец замолчал. Шия-липнишкинец, с куском мяса в зубах, крутил своими косыми глазами и злобно ворчал, как зверь, у которого хотят вырвать добычу из пасти. Гитл вошла с порциями мяса. Она уже надела белый фартук, но еду раздавала неловко. Она стеснялась грязной скатерти, набросанных на столе кусков черного хлеба и щербатых тарелок. Ешиботники сидели с опущенными головами и жевали без аппетита. По их молчанию Слава ощутила, как чужда им. Ей тоже было неприятно смотреть на их желтоватые лица, некоторые бородатые и все без исключения с толстыми пейсами.

Она прошла во вторую комнату, где ели младшие ученики и где работали дочери Гитл. Мальчишки сидели в измятых шапках и растрепанных пиджачках. Скатерть на столе была еще грязнее. Для младших не хватало тарелок, и они ели из глиняных мисок. Старший в компании, Хайкл-виленчанин, не сводил глаз с жены директора ешивы. Слава вспомнила, что это тот самый ученик, которого она просила вызвать из синагоги главу ешивы, когда только приехала в местечко. Он тоже носил длинные пейсы, заложенные за уши. Но он смотрел на нее так, что она ощущала его взгляд на своих руках и ногах, на своей шее и затылке, до самых волос под шелковой сеткой, которой покрыла голову. Лицо Славы густо покраснело. Она беспокойно улыбнулась. Ей было неприятно и в то же время любопытно видеть, что она пробуждает чувства в молодом парне.

Мейлахка смотрел на нее розоватыми глазами, и его личико горело. По своей природе он был разборчив и чистоплотен. Лейча всегда должна была уговаривать его, прежде чем он соглашался есть из глиняной миски. Вот он и сидел, подперев подбородок кулачком, и ждал. Однако на этот раз у Лейчи не было настроения упрашивать его, и она еще даже прикрикнула, что единственный сынок он у своей маменьки, а не у нее. Если он не хочет есть, то и не надо. Мейлахка вспыхнул. Чтобы не расплакаться, он стал указательным пальчиком бренчать на своих губах. Один мальчик заметил это и посмеялся над ним:

— Мейлахка-виленчанин уже играет на губах, как на пианино.

А Лейча еще и добавила:

— Этот чистюля хочет показать, как деликатно он испечен.

Слава подождала, пока ученики не разошлись. Гитл вытирала тряпкой мокрый пол в прихожей, ее дочери убрали со столов. Лейча с обидой отметила, что Мейлахка ушел, так и не поев. Кроме того что он единственный сынок у своей матери, он еще и пользуется особым вниманием у главы ешивы и в доме резника. Ведь реб Цемах однажды нашел его ночью в синагоге заснувшим над томом Гемары и принес на руках в этот дом, чтобы Роня положила его спать со своими детьми. «Опять Роня!» — подумала Слава. Лейча прервала ее мысли: