Константин Сазонов - Фома Верующий

— Завтра готовься к выезду. Поедем на нашей «мачте-25», будешь учиться мочить связь с командно-штабной, а сейчас вместе с Лыковым давайте броники на двери вешайте, ты проверяешь заряд на аккумуляторах станции и работоспособность всего «Арбалета». Это комплекс весь так называется. Запоминай. Приду — проверю. После ужина строимся на узле на инструктаж к начальнику связи.

Наш начсвязи — человек-гора, подполковник Юшин. Ему тридцать, натуральный блондин ростом под два метра. Как и все большие люди, он очень спокойный, но лучше не знать его гнева. Молодые лейтенанты, которые после училища радуются своим звездочкам и рьяно строят солдат по уставу, после встречи с Юшиным выглядят бледными курсантами. Вход на узел связи им запрещен, но некоторые умудряются нагло прорваться через постового. Если Юшин на месте, то плохо дело: постовой получит по шапке, а молодой офицер увидит гору и услышит команду «лейтенант, ко мне», потом последует болезненная и непечатная операция по вправлению серого вещества, как говорит Юшин, в мозговую ямку головной кости.

Сегодня он опрашивает нас о состоянии машины и радиокомплекса и кратко излагает суть предстоящей операции. По прибытию Лыков и Рябцов остаются возле машины, разворачивают мачту, заводят бензогенератор и организуют связь. Так как штаб спецоперации будет располагаться в нашей «шишиге», утром нужно получить коробку с продуктовым набором для старших офицеров: чай, кофе, бутерброды, чтобы те наскоро перекусили. Сами берем сухпаи, потому что неизвестно, насколько все затянется. С наступлением весны обстановка резко обострилась — каждый день подрывы и обстрелы. «Главным с вами едет старший лейтенант Карташов», — заканчивает начсвязи. Карташов уже приехал во вторую командировку, хотя прибыл в первый раз вместе со мной. Он отбыл положенные три месяца, вернулся в Софрино, получил очередное воинское звание, и вот он снова здесь. Наша с ним задача — следовать с командиром бригады. Ходарев к великой радости многих улетел с крайней партией и его сменил батя — полковник Симонов. Вместе с батей в часть прибыл еще и батюшка, отец Сергий, и развернул в палатке церковь. На разводах он приглашал приходить тех, кто верует, к нему, и если что-то гложет и мешает служить нормально, не таить в себе, а беседовать. Отец Сергий хоть и бородат, но ходит, как и все — в камуфляже, только в петлицах кресты. Капеллан — ни дать ни взять. Это и хорошо. Бурятам священники не нужны, они и так по-своему молятся каждый день в классе и жгут какие-то благовония, несколько татар и башкир тоже удаляются с ковриками, есть и такие, но мало. И вот теперь в бригаде есть полевая церковь.

После краткого вечернего инструктажа я иду на другой конец заводского городка к Алану. Разведчики уже разместились, закончился ужин. У Алана своя «шишига», там работает комплекс, он понимает и чеченский, и арабский — слушает эфир. Увидев меня, поднимает в приветствии руки и показывает на кунг: пошли туда.

Мы садимся друг напротив друга, Алан достает кипятильник, переключает бортсеть на розетку и ставит в котелке чай, я достаю прихваченную с собой банку сгущенки. Потом из-под сиденья появляется пачка «Беломора» и газетный сверток. Алан забивает папиросу и рассказывает о своих разъездах:

— Меня ведь баба в Нальчике бросила, Платон, думал, всё, жить незачем, попросился в командировку, а тут понял, что есть зачем. Не стоят эти гражданские сопли и вот столько от того, что тут, — показывает он ноготь мизинца. — Только за полгода четырех друзей потерял. Все земляки. Домой приеду, не знаю, как мамкам их в глаза смотреть. Я пришел, а они нет. И я же не гасился в санчасти, также везде — и засады, и заслоны, и в разведдозор на пузе сколько ползал. Грустно только все это, Платон.

— Я тоже, когда ехал сюда, Алан, думал, что тут мочилово день и ночь несусветное, а здесь серая, но обычная жизнь. И человек, как скотина, ко всему привыкает. Даже когда дивизион из минометов лупит, котелки с полок падают, а мы спим как ни в чем не бывало.

Алан закуривает, сладковатый дым заполняет кунг и он приоткрывает окна, «а то если командир группы завтра учует, нахлобучит». Мы разливаем чай, пьем и по очереди курим, теплая вата набухает в голове, тяжелеют глазные яблоки, а само тело становится невесомым. Я продолжаю:

— Мне вот кажется, что над нами как птица какая-то летает и высматривает. А потом только с высоты моментально падает, хвать кого-нибудь, а то и нескольких, — и забрала на небо. Некоторые к ней сами в когти прыгают, у нас потому и сухой закон в роте. Там, где водка, там всегда глупые смерти. Но в основном-то — просто служба, вот только без игрушек — настоящие патроны, настоящая стрельба и взрывы, реальные смерти.

— Ладно, хватит о грустном, Платон, скоро же домой, сколько тебе осталось еще?

— Мне месяц. Через две недели — прощай, боевые. Ждать своей отправки.

— А нас уже через неделю отсюда вывести собираются. Так что давай почаще видеться, располземся скоро кто куда, только память и останется. А людей таких нигде больше не встретишь. Тут бога в людях больше, иногда сижу и думаю, что сам Аллах иногда мне знаки подает через людей, и надо вдумываться, прислушиваться к ним.

— Не загадывай, Алан, жизнь очень сложная штука, никогда не знаешь, где пересечься можно. А насчет того, что бога в людях больше — это ты правильно сказал. У нас мысли сходятся.

— Это точно, ну давай, пока. Пойду к своим, да и ты говорил, на спецуху с утра, выспаться надо.

Мы прощаемся уже в чернильных сумерках. Изредка их перечеркивают где-то вдали дорожки трассеров, и глухо бьет очередями крупный калибр.

Утром построение и выезд. У меня с собой на всякий случай пулеметный магазин со «светляками». Трассирующие для целеуказания. До района спецоперации недалеко, километров десять-пятнадцать, но это частный сектор, тут нужен глаз да глаз. По дороге я сижу в кунге на месте радиста. Рядом со мной Ряба держит тангенту радиостанции. Я показываю ему в окно:

— Видишь вот ту развалину? Эта точка называется «Архангельск», на карте это вот тут, соображаешь, как мы двигаемся?

— Да, в этом направлении, значит, следующая будет «Уфа»?

— Молодец, шаришь, да. Передавай на боеуправление местонахождение.

Ряба работает чисто и соображает хорошо. На подъездах к «Уфе» я жду уже самостоятельного доклада, но в радейке подозрительная тишина. Ряба спит, свесив голову в каске на грудь. Я придаю ему ускорение, и стальной шлем с силой бьется об столик радиста. Боец мгновенно просыпается с ошалевшими глазами.

— Малой, я тебя поздравляю с залетом, и ты выигрываешь главный приз — сегодня в роте качаешься долго и упорно. Только что ты потерял ориентировку, завязался бой и ни подкрепление, ни артиллеристы, ни авиация нам не смогли помочь, только лишь потому, что один мудак из роты связи уснул. Я понятно выражаюсь?