Константин Сазонов - Фома Верующий

Вчера приезжали ребята-контрактники из комендатуры. Они рассказали, что в первую кампанию и такие пакеты были за счастье, «Менатеп» тогда самолеты отправлял с гуманитаркой в Моздок, чтобы она им колом в горле встала», — говорил здоровяк Серега. Он из моего же города, обещает по окончанию командировки заехать ко мне, и махнем с девчатами на Урал, гулять, так гулять. Я пишу ему на листке свой адрес.

На выходе из узла связи я попадаюсь на глаза замполиту. Полковник Кузнецов — тертый калач. Во времена, когда ВВ еще охраняли тюрьмы, он начинал свою военную карьеру. О тех годах напоминал его богатый лексикон, в котором особо выделялась хлесткая «петушня лагерная», но в общем и целом — на редкость адекватный офицер. Прознав о моей гражданской специальности, он пару раз даже заставил написать статьи о буднях бригады в войсковой журнал. Естественно, творить пришлось ночами, днем на все это творчество просто не было времени, но приказ есть приказ, а командир взвода Сухов воспрянул духом в своей замполи-товской сущности и контролировал процесс. С ним в общем и целом служить было нормально. Спесь с него слетела в боевых условиях очень быстро. Молодой лейтенант делил комнату с офицерами и прапорщиками роты. В один прекрасный день кто-то из солдат заметил, что Сухов отошел за машину и начал чесаться. Это могло означать только одно — у лейтенанта бельевые вши, «бэтэры». Если не пресечь это безобразие — появятся у всех, кто с ним спит в одной комнате. Спасение было только одно — регулярная стирка и пропарка одежды и мыться. Лучше по два раза в день. С этим проблем не было: на улице душ, всегда бочка с теплой водой. Но, видимо, гордость не позволяла мыться вместе с солдатами, и расплата наступила быстро. Сухову прапорщики моментально вправили мозги, он начал регулярно стираться и каждый день ходить в душ.

Замполит отправил меня в свой кунг за ведомостью по гуманитарке. Взвод МТО уже провел опись. По дороге я замечаю, как возле палатки с солдатскими матерями выстроились в очередь калечи из санчасти. С этими все ясно. В боевых они не участвуют, но будут жаловаться на тяжелую службу.

В кунге у полковника Кузнецова видеодвойка и стопка кассет с немецкой порнухой. Меня это веселит. С другой стороны — все понятно, женщин тут на всю бригаду пара штук, и те чьи-то походно-полевые жены, а Кузнецов слывет примерным семьянином. Я нахожу на столе ведомость и быстро возвращаюсь. Замполит уже разговаривает с главной из комитета:

— По описи я вам все сдаю назад, мы вызвали вертолет, загрузим всю вашу помощь назад. Нам это все без надобности, в штабе группировки сообщат, кто нуждается, передадите им.

— Да, мы видим, что условия службы у вас хорошие. Договорились.

Уже через час за ними прилетает «восьмерка» из Ханкалы. Из-за гуманитарки и бабьего взвода она с трудом отрывается от земли. Вертушка опускает нос, но уже через сто метров груз пересиливает подъемную силу лопастей и Ми-8 плюхается прямо в грязное болото с нефтяными разводами. Никто не пострадал, но вертолет нуждается в ремонте, повреждено шасси. Быстро организуется спасательная операция, саперы наводят мостки. Гуманитарку решают не разгружать, только выводят людей. Женщины из комитета бледные, летчики злые. Командир экипажа идет в штаб вызывать подмогу. Через пару часов над бригадой раздался могучий рев. К вертолетной площадке приближается «корова» — огромный Ми-26. Группа обороны занимает свои места, чтобы чего не случилось, на горе появляется и расчет станкового гранатомета с биноклем. Пока солдаты охраняют, инженеры из «коровы» принимаются за работу. Они крепят Ми-8 на подвеску. Потом грузят к себе всех и в такой конфигурации медленно уплывают в сторону Ханкалы. Кузнецов вытирает со лба пот, «не было у бабы заботы, купила баба порося, как на корабле, — женское нашествие — значит, жди неприятностей». Рядом задумчиво и согласно кивает начальник штаба.

После обеда через КПП въезжает колонна, незнакомые лица. Слышу разговоры, что это отдельный разведбатальон. Он теперь будет базироваться рядом с нами на территории завода. Разведчики заворачивают в парк, начинают разгружаться. Один смуглый сержант-кавказец мне кажется знакомым. Так и есть. Когда он поворачивается, я его окончательно узнаю. Загорелый, почти копченый — Алан из учебки. Он стоит в разгрузке, «калаш» с подствольником и радиостанция. Я его окрикнул, и вот мы уже обнимаемся. Алан, как всегда, сдержан в эмоциях и приглашает вечером к себе:

— Платон, ты тут человек свой, узнаешь, куда нас определят, и подходи. Посидим, поговорим за жизнь, расскажешь, что тут и как. Хорошо, что якорь бросаем хоть на какое-то время. Уже задолбало мотаться по всей Чечне.

— Не вопрос, готовься к встрече.

Алан мне подмигивает и уходит к своим. Я возвращаюсь на узел связи и залезаю в центральную мачту. Все ждут информации, когда будет партия. Это та самая, наша. Весь наш призыв уходит домой. За пару недель до отправки нас должны оставить «на сохранение», а значит, и конец боевым выходам, и до этого всего — пара недель. Одна проблема, на замену молодых нужно окончательно натаскать, чтобы сами уже соображали, что к чему, зачем и как. В прошлый выезд в Ханкалу мы отправили Цырена. Бурят отлично стреляет, но в городе и на скорости сбился в ориентирах и потерялся в пространстве. После того выезда зампотех Талаев, что водил колонну на Ханкалу, вернулся в ярости:

— Вы зачем мне этого якута дали? Чтобы он нас без ушей оставил? Мне самому пришлось связь мочить через станцию БТР, весь Грозный слушал, как я выдаю сведения в эфир, я вашим птичьим языком не владею. Давайте, чтобы со мной нормальный связюк ездил. Все понятно?

— Так точно, — выпалил Сухов.

На беду у Цырена в Ханкале сели аккумуляторы к станции, плохо зарядил, запасные забыл. За такой залет его поставили часовым на узел связи, а в радисты начали готовить новенького — курочку Рябу. Макса Рябцова к нам перевели из разведроты, там он оказался лишним по штату, и его отдали. Боец оказался смышленый. В свободное время переписывался с незнакомкой с гражданки. И мне это было интересно:

— Ряба, а с чего ты вообще начал этот роман в письмах? Вот я понимаю наш Гарик, с ЗАСа (аппаратура закрытой связи — авт.), его девушка ждет, а он про нее говорит с придыханием, оды ей слагает, его потому и прозвали Гамлет. Он, кстати, твой земляк, тоже из Ярославля. Вы чего там, все в ударе нежных чувств, горячие волжские парни?

— Гамлета-то ждет, а моя через неделю зашалавилась. Думал, дембельнусь, приеду к ней и кончу, суку. Но потом мне ее знакомая написала. Не, у нее у самой есть жених, написала про подругу и дала адрес ссыкухи. Вот и пошло-поехало. Не видела ни разу, а ждет. Прикольно же. А вдруг это судьба? Вот приду домой, устроюсь в милицию и женюсь.