Шимун Врочек - Рим 2. Легионы просят огня

…Как можно соревноваться с мертвецом?

Я сжимаю зубы. В висках давит.

В письме Туснельда просит Луция о встрече. И говорит, что готова "дать ответ". На какой вопрос, интересно?

Крошечная нянька сидит неподалеку от нас и делает вид, что дремлет. Не слишком убедительно. Верят ей, по-моему, только лягушки…

И только каменные.

— Он не трогал меня, — Туснельда поднимает голову. Взгляд прозрачный и твердый.

Словно лед, что привозят с вершины Альп — для римских застолий.

Куски льда опускают в чаши с вином. Потому что вино лучше пить охлажденным.

— Неужели я поверю в то, что мужчина может устоять? — говорю я. — Не считай меня дураком. Не надо.

Пауза. Долгая-долгая пауза. Я устал.

— Он был болен, — говорит Туснельда. — Твой брат. Об этом мы хотели говорить…

— Что?

— Болен. Смертельная болезнь, понимаешь?

Я смотрю на нее и — понимаю.

Так вот почему я нашел в вещах Луция амулеты для хорошего здоровья! Много амулетов — я еще удивился тогда. Луций и побрякушки!

Убедительно.

Когда такой человек, как мой брат, хватается за малейшую надежду — означает, что болезнь страшна, уродлива и шансов нет.

Смерть. Интересно, Луций ждал ее прихода? Особенно когда ворочался по ночам в постели и смотрел в потолок? Белый, расколотый трещиной, похожей на молнию…

Туснельда молчит. Я беру ее за запястье — тонкое, нежное. Прикасаюсь губами.

— Я бы не удержался.

Она выдергивает руку, смотрит на меня исподлобья. Серые глаза сейчас темные, как морская глубина.

Мне становится стыдно. Какое непривычное чувство, да, Гай?!

— Он очень хотел, — говорит Туснельда негромко. — Но… боялся меня заразить. Боялся сделать зло.

Желание женщины — это человеческое выражение страха смерти.

Даже зная, что умирает, мой брат оставался самим собой. Благородным человеком, настоящим римлянином…

Да, кое-что я все-таки знаю о своем брате.

— Что это было? — спрашиваю я.

Германка поднимает голову:

— Что?

— Чем он болел? Как это называется?

Туснельда берется за светлую косу, теребит ее.

— Я не знаю. Твой брат, он… мало говорить. — Разволновавшись, она снова начинает делать ошибки.

Я смотрю на ее чистый лоб. На ее косу. Я хочу подойти и взять германку за затылок, притянуть к себе. Почувствовать вкус ее губ и забыть обо всем…

Но я, к сожалению, упертый сукин сын.

Поэтому я говорю:

— Что-то он все же сказал?

Туснельда качает головой. Я говорю:

— Помоги мне. Пожалуйста.

Молчание.

— Несколько раз твой брат ходил в Ализон, в квартал торговцев. Он говорил — там живет философ. Который колдун.

Колдун? Даже так?! Луций, который высмеивал ярмарочных колдунов, как дешевых мошенников!

— Этот философ лечил его — тайно. Это болезнь, о которой другим людям знать нельзя.

У великого Цезаря была падучая. Человек бьется в припадке, изо рта идет пена… Не самая лучшая болезнь для политика. Извергая пену и катаясь по полу, довольно трудно вызывать у людей симпатию. Неужели Луций?..

Я представляю брата, бьющегося в припадке. Лицо изуродовано гримасой, изо рта летят клочья пены….

Проклятье, проще представить его в сенате!

Качаю головой. Нет. Падучая не смертельна — если не откусить себе язык, конечно, и не захлебнуться кровью…

И общаться с женщиной она не мешает.

Тут явно было нечто иное… Но что?

— Врач? Где, говоришь, он нашел врача?

— В Ализон. Он не врача находить… он находить философ. Тайна чтобы.

Я киваю.

— Как его зовут, этого философа?

Она качает головой. Впрочем, я и не рассчитывал.

— Римлянин Гай, — говорит Туснельда торжественно. — Твой брат, чтобы идти туда, надеть… надевать военную одежку. Грязный старый плащ. Как римский солдат.

Молчание. Мы стоим и смотрим друг на друга.

Я улыбаюсь, хотя мне хочется плакать.

— Квинтилион, — говорю я. — У меня к тебе еще одна просьба…

Управитель кланяется. Лицо невозмутимое.

— Как прикажете, господин легат. Готов исполнить любое ваше желание, господин легат.

Мгновение я медлю. Затем открываю рот, но Квинтилион меня опережает:

— Вам снова нужны молоток, веревка и центурион Тит Волтумий?

— Гм.

Пожалуй, насчет Тита Волтумия стоило бы подумать. Помощь старшего центуриона в прошлый раз мне очень пригодилась…

— Спасибо, но… нет. В этот раз мне будет достаточно шерстяного солдатского плаща. Такого, знаешь, погрязней и попроще…

— Понятно, господин легат, — говорит Квинтилион. — Уже бегу.

Но с места не двигается. Ждет.

— Хорошо, хорошо, — говорю я. — Возьмешь деньгами или сведениями?

— Лучше информацией.

— Вот ты хитрец. Почему информацией? Откуда ты знаешь, что она того стоит?

Улыбка Квинтилиона приторна, как груша в меду.

— Иначе вы бы не предложили мне денег.

Сегодня вечером я напьюсь, думает он. Опять. Или снова. Но напьюсь.

Легионер Секст по прозвищу Победитель расправляет широкие плечи. Виктор. Какая насмешка…

— Сколько женских сердец ты покорил сегодня? — кричат из толпы.

— Только не ошибись палаткой! — хохочут. — А то знаем мы тебя…

— Нет, нет. В этот раз он не промахнется. Он зайдет сразу в палатку нового легата и…

Секст усмехается. Вытягивает перед собой волосатые руки, растопыривает пальцы.

— А если поймаю? — спрашивает он. — Я могу.

Аккуратно сжимает кулаки. Огромные. Такими можно пробить кирпичную стену.

— Ой, только не это, доблестный Виктор! — дерзкий голос. Толпа "мулов" стонет от смеха. — Только не это… Мне не вынести столько любви. Ты такой си-и-ильный.

Сволочи, думает Секст. Стоило один раз по пьяни совершить глупость, и уже не отмоешься. Виктор! Победитель! Ради всех богов, чрево Юноны, задница Юпитера! Секст Победитель — вот издевка, так издевка…

Он делает рывок, несколько легионеров падают, отшатнувшись. Строй прогибается. "Мулы" ревут от смеха, особенно те, что упали. От чудовищного грохота половина Ализона должна проснуться.

— Ты такой стра-а-астный сегодня, — снова голос из толпы. — Мне не вынести столько страсти, доблестный воитель. Недаром тебя зовут…

— Виктор! — хором кричат легионеры. Сволочи. Секст отталкивает ближайшего "мула", замахивается… Легионер приседает в испуге, вокруг хохочут еще громче.

— Да, я сегодня в ударе, — говорит Виктор и опускает кулак. Если не можешь посмеяться над собой, тебя в легионе заклюют. — Зовите меня Юпитер Громовержец. Я крут.

— Он сегодня покроет и корову! — опять тот же голос. — Да что корову… Носорога! Слона! Жирафа!

"Ну, я тебя найду", думает Секст. Обещаю. В легионе все тайное быстро становится явным. В том числе — имя шутника.

Самое обидное, я не помню, что тогда произошло, думает Секст. Вот если бы вспомнить… Тогда бы я знал, что ответить.