Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 20. Золотые закаты

Шхуна шла без огней. Опасность столкнуться со встречным судном была постоянная. Но проносило. А тут, возможно, уже ввиду берегов, не пронесло. Разбудил команду шхуны страшный удар. Судно свалилось на борт, но выпрямилось, зачерпнув воды по самую рубку.

«В воде, как в бассейне, мы кое-как выбрались наверх и в штормовой темени увидели только огни большого уходящего корабля. Скорее всего, он даже нас не заметил». Было 3 часа ночи.

С этой минуты начинается бедствие, о котором оба Медведева не забудут теперь всю жизнь.

Разыскав ведра, еще в потемках начали выливать за борт воду, и продолжалась эта работа почти непрерывно три дня. Правый борт носовой части шхуны был вверху размочален. Плавучести «Кавасаки» это нисколько не повредило. Она держалась на воде, как и прежде, уверенно, слушалась руля, в порядке были мачты и паруса. Но все остальное…

Продукты в мешках — мука, крупа, сухое молоко, чай, сахар — перестали существовать. Осталось то, что было в жестянках: шесть банок тушенки и банка гороха. Не стало спичек. Перестал работать приемник. Не оживала радиостанция, с которой можно было на пятьдесят километров передать сигнал SOS. И, самое главное, волшебный ящичек «Магеллана», мгновенно определявший, где судно находится, был теперь мертв. Потрогав все его кнопки, мореходы осознали драматизм своего положения.

Был на борту секстант, но не было хронометра — надежных, с многодневным заводом часов, а без точного времени старинный инструмент мореходов использовать невозможно. Да и не было у доморощенных моряков навыка определять координаты старинным способом. А море, оно раскинулось широко, и не за что было на нем зацепиться глазами.

Предположили, что все не так уж и страшно. Австралия близко. Через несколько дней шхуну может отнести к суше. В тот час хабаровчане не могли знать: не пять суток, пять месяцев отделяет их от желанной (теперь уж какой-нибудь!) суши.

И пошли чередой похожие один на другой монотонные дни. Первая проблема терпящих бедствие — иметь плавсредство. Оно было — шхуна вела себя молодцом. Вторая проблема всегда — вода. Пресная вода. О ней беспокоиться было не надо — в Индонезии в баки залили две тонны. И дожди, почти постоянные, все время воды добавляли. Отсутствие еды — вот что нависло страшной угрозой. Консервов хватило на несколько дней. Надо было что-то добывать в океане.

Редкие подарки ночи — две-три летучие рыбки, часто размером чуть больше пальца, даже кошку не могли бы насытить. Срочно достали лески с крючками, запасенные на Амуре.

Но день за днем успеха рыбалка не приносила. А голод стал уже мучить. Заметив на корпусе судна маленькие ракушки, Медведев-старший обвязался канатом, спустился в воду и обнаружил ракушек в подводной части шхуны немало. Но были они размером с ноготь, съедобного вещества в каждой — со спичечную головку. Но делать нечего, пришлось отковыривать ракушки в сумку. Из них извлекали горсть довольно противной массы. Младший из мореходов есть ее отказался и, ослабев, перестал с постели вставать. Отец, исчерпав все аргументы убедить «есть надо, что есть», пригрозил сыну броситься за борт. Только это подействовало.

Но было ясно: на ракушках долго не продержаться, надо пытаться вырвать у океана что-то существенное. И вот на удочку наконец попался не очень крупный, килограммов на восемь, тунец. «Считаем, это был самый счастливый день в нашем не очень счастливом плавании».

Наелись досыта. И в этот день Максим сказал: «Отец, я хочу жить».

С того момента за жизнь стали бороться оба Медведева.

Поржавевшие крючки с Амура ломались. Надо было что-то придумать взамен. В моторном отделении шхуны старший Медведев обнаружил моток стальной нержавеющей проволоки. «Из всего, что было запасено и что оказалось на шхуне случайно, это проволока толщиной в четыре миллиметра оказалась нужнее всего остального». Рашпилем проволоку истончили до нужных пределов и стали гнуть из нее крючки-двойники. Теперь хоть и редко, но стали попадаться гонявшие летучих рыб корифены.

Но уловы были нерегулярными. Поев однажды досыта, три-четыре дня приходилось быть без еды и опять опускаться за борт с сумкою для ракушек.

Пищу вначале поглощали сырой, но отыскался способ ее варить. Разломав компас, извлекли увеличительное стекло. Пропитав горючей жидкостью плоские ткани от старой куртки, стали на этот фитиль фокусировать солнечные лучи. И огонь появился! Газа в баллоне для печки уже не было. Устроили печь из ведра. Прорезали в нем дверцу и, обращая в топливо все, что было на шхуне из дерева, стали щепками «печку» топить, ставя наверх другое ведерко с варевом. Смастерили из нержавейки еще острогу, приспособив для рукоятки трубку от поручней шхуны. Теперь рыбу можно было подстерегать с новой снастью.

Шхуна и все, что крутилось возле нее, интересовало акул. Однажды в одну из них Владимир Иваныч с расстояния в один метр выстрелил. Но странное дело, то ли вода обессилила пулю, то ли тело у акул крепкое, но рыба даже не вздрогнула и продолжала плыть, как плыла. Второй выстрел дал такие же результаты. Гнулся от удара в акулу и самодельный трезубец. Но надежными оказались крючки.

Акул на крючок поймали несколько штук. Как правило, были они небольшие — килограммов по десять. Но однажды у борта появились хищники крупные. В одной было не менее ста килограммов. Но и в три раза меньшая тоже казалась немалой. И эта меньшая заглотила крючок!

Леской служил стальной тросик. Но акула его порвала. Пришлось тросик сделать двойным. Однако эта прочная снасть простаивала. Больше акулы не появлялись.

Зато — подарок судьбы! — однажды у самого борта увидел Максим черепаху. Она вела себя странно — пыталась цепкими коготками подвижных лап удержаться за борт. Как видно, любопытство ее разбирало. А может, важно было подержать черепахе голову над водой — подышать. Людей черепаха не испугалась. Ее жадно схватили за лапы, подняли на борт. Весила черепаха килограммов семь-восемь.

И все до грамма пошло в ведро с варевом — превосходное мясо, кровь и кишки. «Даже панцирь — не затвердевший, он строгался ножом — мы поджаривали и грызли. Голод мучил нас нестерпимо и хотелось хоть чем-то набить желудок».

Тут, в рассказе, время спрессовано. Добыча перечисляется одна за другой. Реально же между уловами иногда проходило несколько дней, а то и неделя. Приходилось опять обращаться к ракушкам. «Мы слабели и теряли присутствие духа. Иногда, сидя рядом, вместе плакали».

Я спросил, мучила ли отца ответственность за сына, который не очень обдуманно был вовлечен в плаванье? «Тысячи раз! Каждый день! Эта мука была для меня нестерпимой…»

Кульминация драмы — день, когда отец почувствовал: «Заболел — явное воспаление легких. Температура была под сорок. И если бы не Максим, предпочел бы разом все кончить — акулы в мгновение ока бы разорвали». В эти страшные минуты написал отец завещание сыну, как распорядиться его телом, и просил людей за это сына не осуждать.