Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 11. Друзья из берлоги

Захотелось, дорогие читатели, опять вернуться к биографии Василия Михайловича Пескова. В предыдущем томе он кое-что рассказал в своих заметках «Я помню». Но все-таки там было больше о войне, чем о родных Василия Михайловича.

А тут я случайно наткнулся в одной из книг мастера на его записки о семье. И я подумал: зачем что-то писать, если есть вот этот его великолепный собственноручный рассказ.

«Вот альбом фотографий у меня в доме. На снимке, его открывающем, человек военный. Это мой дед, Павел Константинович Волохин (дедушка Павел). Снимок сделан в Финляндии незадолго до Первой мировой войны…

Дед Павел был крестьянином, но дослужился до офицерского чина. Имел два Георгия. Приезжая в отпуск, в родное село, он, по рассказам бабушки, одаривал всех гостинцами и был желанным гостем в любой избе. Был он веселым, любил песни. «Паша, да ты мертвого из гроба подымешь», — говорила о нем какая-то неведомая мне хмурая сельская баба. В каждом доме был он гостем желанным, всем было приятно с ним повидаться, поговорить.

Веселого, умного человека война не пощадила в первый же месяц.

Предчувствуя войну, дед спешно отправил семейство домой, в воронежское село, и с полком своим отбыл на фронт. Друг его написал бабушке: «Мужайтесь, Прасковья Матвеевна, Паша убит был утром разорвавшимся над окопом снарядом. Мы как раз в этот момент говорили о доме, о семьях… В цинковом гробу Павла отправили в город Лахти. Там будет его могила».

Дед Павел

…Еще фотографии в книге — мои родители: мама Татьяна Павловна и отец Михаил Семенович Песковы Оба потомственные крестьяне. Отец — подчеркнуть, что земля, поле для него — основа всей жизни, явился свататься в лаптях, чем очень озадачил и огорчил маму, тоже знавшую полевые работы, но уже слывшую на селе белошвейкой. (В наследство сестрам моим осталась ее машина Zinger. Бывают же изделия долговечными — машина исправно работает и поныне!)

Землю отец любил и был на ней работником умелым и добросовестным. В колхоз вступить не захотел. Ушел на железную дорогу грузчиком, учился потом на машиниста подъемного крана. Помню, как вечерами он с карандашом рассказывал маме, как устроен кран. «Если стрелу установить неправильно — кран опрокинется». И я тогда с ужасом думал: а вдруг отец забудет установить стрелу как надо? До конца жизни отец работал на железной дороге. Имел сундучок похвальных грамот и очень гордился знаком «Почетный железнодорожник», позволявшим ежегодно бесплатно и в мягком вагоне «ездить куда захочет».

Мама… С волнением разглядываю молодое лицо. Ей двадцать один год. Сколько всего с той поры выпало на ее долю, особенно в годы войны! Четверо детей остались у нее на руках, а фронт стоял в двадцати пяти километрах, в Воронеже. Над городом днем стояла черная пелена гари, а ночью небо было огненно-красным. И где-то близко, мы чувствовали, был Сталинград.

Боясь, что фронт может сдвинуться, всех жителей из села попросили спешно переселиться в село соседнее — готовили новую линию обороны. Легко представить трудности переезда мамы с четырьмя ребятишками, один из которых еще только-только научился ходить. Житье в чужих людях с детьми, забота о еде, обувке, одежках, о здоровье семьи. Выручала все та же машинка Zinger. Под стук ее мама ухитрялась, чтобы нас ободрить, даже петь. Ночами мы с ней воровски с санками ездили в лес за дровами, на ручной мельнице мололи рожь, гнали самогон, выменивая его на солдатскую бязь, из которой, окрашивая ольховой корой, мама шила нам одежонку. Кормили семью огород и две козы. Сажая нас за стол, мама всегда говорила: «Мы вот все-таки сыты. А как там отец?» Письма отцу «на позицию» мама писала печатными буквами (два класса образования) у коптилки ночами… Уже став взрослым и понимая кое-что в жизни, мамою я гордился. Труженица. С детьми была она, как наседка с цыплятами: «Уж как дети болеют — лучше самой болеть». Была справедлива со всеми. И всеми была уважаема за мудрость — к ней, помню, ходили за советом, всех она мирила, утешала, лечила какими-то заговорами. Когда после школы я оказался на распутье и был растерян, она заметила мою страсть к фотографии и при крайней бедности семьи в те годы настояла купить для меня фотокамеру.

Родительских снимков осталось много. Но вот эти два всегда разглядываю с волненьем. Отцу двадцать пять, маме — двадцать одно лето. А карапуз рядом с их лицами — это я, Василий Песков («Васютка» — называли меня в детстве). Мама рассказывала, что было мне тогда шесть месяцев. Рассказывала, как ездили в город «сниматься», как я захотел потрогать ручонкой стоявшую на треноге, похожую на гармонь фотокамеру… Судьба — стал фотографом…»

Папа — Михаил Семенович.

Мама — Татьяна Павловна.

А это я — Васютка.

Подготовил Андрей Дятлов,

заместитель главного редактора «Комсомольской правды».

Дом, лодка…

В летнюю жару в душном городе, в предвкушении отдыха после работы, о чем мечтает человеческая душа? О тихой воде с кувшинками, о желтом прогретом песочке, об укромном месте в осоке, где можно спрятаться от всего света с удочкой. О лодке мечтает душа, о радости поплескаться в воде, о нечаянной встрече с каким-нибудь зверем, ну не со зверем, хоть с лошадью на лужке, с семейством белых домашних гусей, с какой-нибудь птицей, парящей в небе. Где этот рай на земле? Есть такой рай. Это речка.

По нашим прикидкам, на Воронеже летом отдыхает несколько сотен тысяч людей. Чем измерить, как оценить эту работу, это благодеяние реки. Если бы роль ее в нашей жизни этим только и ограничилась (мало ли это — возвращать силу и радость уставшему человеку?!), и тогда мы должны бы беречь реку как величайшую ценность. Но, как видим, течение воды по земле используется человеком со всевозможными выгодами — хозяйственными, санитарными, эстетическими. И корень проблем состоит в том, чтобы «не загнать лошадь», чтобы река продолжала служить по всем статьям наших интересов. Стало быть, нагрузка на нее должна быть разумной тоже по всем статьям.