Николай Переяслов - Он где-то рядом

В состоянии нахлынувшей грусти я забрел на всеми оставленную кухню и увидел там курившую под открытой форточкой Надю.

— Ты куришь? — удивился я.

— Да, — смутилась она, — уже второй месяц. Сама не знаю, как пристрастилась.

— Иванова на тебя нет, — пожурил я, вспомнив своего друга, вечно корившего меня за раннюю привычку к курению.

— Почему нет ? — загадочно встряхнула она темными кудрями. — Я же говорила, что он прислал мне на днях письмо… Ну — это, со стихами Золотцева…

— Хорошие стихи, — поддакнул я и неожиданно для самого себя процитировал: — «Давайте встретимся в новой судьбе, совсем не ясной, совсем не известной…» И что он тебе еще пишет?

— Ой, да там не письмо, а философская диссертация! — закатила она глаза. — Хотя… Я запомнила одну его мысль о том, что прошлое — это кладбище наших чувств , и как бы ни дороги нам были погребенные, а человек все-таки должен жить не среди могил. Как для умерших людей, пишет он, важны не столько цветы и надгробия, сколько панихиды и молитвы о спасении их душ, так и для пережитых нами чувств и отношений важно не перебирание деталей прошедшего и не копание в воспоминаниях, напоминающее постоянное блуждание среди кладбищенских могил, а наоборот — скорейшее расставание с былым, то есть — отпускание его от себя , что является созвучным прощению душ умерших, так необходимому для их посмертного бытия…

— Да-а, он пишет очень умные вещи, — согласился я. — Только лучше бы он говорил их не из Сибири, а живя здесь, рядом. Потому что написанное на бумаге и живой голос — это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

— Мне тоже хочется его увидеть, — задумчиво проговорила Надя. — Не знаю, почему…

— Вы были бы классной парой, — дал я своё объяснение, но она только хмыкнула на это и, потушив в каком-то грязном блюдце сигарету, пошла в комнату, откуда все громче и громче доносились голоса наших веселящихся товарищей…

Следующие три с лишним месяца прошли без каких-либо запоминающихся событий. Сессию я сдал без особенных хлопот — чувствуя за собой некую вину, Барбатун перед своим переходом на вечернее отделение и правда обошел всех преподавателей и изобразил им из меня настоящего героя, так что зачеты мне проставили автоматом и на экзаменах особенно не придирались.

С самим Жекой мы в наступившем году так и не виделись. После сессии он отпраздновал свою свадьбу, на которую я, естественно, не ходил, и перешел на вечернее отделение.

Лишенные Катиной улыбки, потянулись нудные, как страницы учебника органической химии, дни. С утра я уезжал в институт, отсиживал там, мучаясь, необходимые лекции и семинары, затем возвращался домой, сидел какое-то время над книгами и конспектами, в конце концов не выдерживал, одевался и шел бродить по городу.

Пару раз, получив стипендию, я заезжал на Профсоюзную улицу к ребятам в общежитие и прилично там надирался.

Жизнь становилась всё серее и унылее, и тут мне позвонила Надя.

— …Помоги мне, — попросила она, и я услышал, что она плачет. — Я совсем одна. Отец в прошлом году ушел от нас к другой женщине, а маму сегодня утром увезли в реанимацию.

— Что с ней?

— Не знаю… Она тут последнее время гербалайф принимала, по пятнадцать капсул за раз , может быть, от этого.

— Ну, блин…

— Вчера ей стало плохо, я хотела вызвать скорую, но она мне не дала, говорит, само пройдет… Ну, а сегодня утром… Я ее зову, а она лежит, как мертвая, — и в трубке послышалось тихое поскуливание и шмыганье носом.

— Ладно, — сказал я, — ты там давай не раскисай, я сейчас приеду и мы что-нибудь придумаем.

Я захлопнул открытый было учебник по матанализу и встал из-за стола. Быстро оделся и, выйдя из квартиры, сбежал по лестнице. В подъезде при моем появлении шарахнулись друг от друга две тени. Я узнал Аньку и Радека.

— Привет! — крикнул я. — Чего вы тут мерзнете? Шли бы в квартиру. Батя на работе, мать спит…

— С милым и в подъезде рай, — отшутилась Анька.

«Надо же так судьбе переплестись! — подумал я, пожав на ходу руку Радеку и выбегая на улицу. — В сентябре он еще готов был со мной подраться из-за Катьки, а в ноябре уже провожал мою родную сестру… И где только успели снюхаться?..»

Стараясь не влезть ногой в поблескивающие повсюду весенние лужи, я добежал до метро и минут через тридцать уже звонил в дверь Надиной квартиры.

— Ты? — спросила она и, открыв дверь, пропустила меня внутрь. — Проходи. Я сейчас чай поставлю.

Мы прошли на кухню и она поставила на плиту чайник.

— Садись…

Я огляделся вокруг и, выдвинув из-под стола голубой табурет, сел на него, а Надя присела на краешек небольшого диванчика.

— Ну вот, — произнесла она почти что одними губами.

— Как мать? — спросил я.

— Всё так же, — ответила она. — В реанимации.

— А что говорят врачи?

— Ничего конкретного. Говорят, мы делаем всё возможное .

— Ясно…

— Скажи, как мне быть? Может, надо какому-нибудь святому свечку поставить?

— Да я в этом мало разбираюсь.

— У меня больше нет никого из близких…

Я на минуту задумался, и вдруг меня словно бы осенило.

— Слушай, может, нам вызвать в Москву Иванова? Чего ему торчать в этой Сибири. Он сейчас здесь нужнее.

— Владимир ? — словно бы чего-то испугавшись, переспросила Надя.

— Ну да! — уже уверенно подтвердил я. — У меня постоянно — то институт, то другие дела, а он бы эти дни побыл рядом с тобой, помог во всём. Он и в церковных делах разбирается как никто другой!

— Ну, если ты думаешь…

— Да чего тут думать! Я сейчас пойду и дам ему телеграмму.

Я сходил в коридор и достал из кармана куртки блокнот с адресами.

— Та-ак… — начал я листать странички, отыскивая Вовкин адрес. — Вот! Я же помню, что записывал. Читинская область, Тунгиро-Олёкминский район… Ты посиди пока, а я схожу на телеграф.

Я торопливо оделся и вышел.

— Я сейчас…

Пройдя полквартала, я зашел на телеграф и, испортив на черновики два бланка, составил-таки показавшийся мне подходящим текст. «У НАДИ БЕДА ЗПТ СРОЧНО ПРИЕЗЖАЙ ТЫ ЗДЕСЬ НУЖНЕЕ», — написал я. И поставил внизу своё имя.

Отправив телеграмму, я возвратился к Наде и мы позвонили в больницу. Там пока всё было без изменений.

— Ну, ухудшения нет — и то хорошо, — успокоил я.

Мы сели пить чай и просидели за этим занятием до часа ночи, так что на метро мне было уже не успеть.

— Ничего, — решила Надя, — я тебе постелю здесь на диване. Помоги мне его разложить…

Диванчик оказался раскладывающимся, и в разложенном виде занял почти всю кухню.

— Ого! — удивился я. — Да это прямо царское ложе.

— У нас на нем раньше всегда гости спали.