Николай Переяслов - Он где-то рядом

В день, когда в центре Москвы появились танки, я прибежал к Вовке.

— Идем, — позвал я его. — Грех сидеть дома, когда совершаются такие события. Может быть, там, в Белом Доме, сегодня решается судьба всей России. Неужто ты хочешь остаться в стороне?

— Грех , — сказал Вовка, — как раз и заключается в том бездумном противоборстве гордынь, которое сейчас происходит между Кремлем и Белым Домом. Но это не больше, чем междуусобная распря. На баррикадах делят только власть и сферы экономического влияния, судьба же России решается всегда на небесах, так что…

— Извини, но сегодня некогда философствовать, — перебил я. — Нужно идти и противостоять силам, пытающимся ввести беспредел в норму жизни.

— Противостоять тоже можно по-разному, — возразил он, а сам тем временем все же принялся надевать кроссовки. — Вы вот зациклились на противостоянии физическом , а Россия всегда была сильна в противостоянии духовном . Так что лидерам оппозиции нужно было посылать отряды не на захват телебашни, а в храмы на молитву.

— Зачем же ты тогда идёшь? — спросил я, видя, что он уже собрался и берёт в руки ключи.

— Затем, чтобы объяснить вам, что побеждать надо не ненавистью , а любовью .

Мы вышли из дома и доехали до метро «Баррикадная». Но станция была открыта только на вход , и нам пришлось возвратиться назад на «Улицу 1905 года» и добираться к Белому Дому сначала наземным транспортом, а затем и пешком. Однако попасть к зданию Верховного Совета было не так-то просто, все подходы к нему были перекрыты милицией и ОМОНом, а в прилегающих дворах виднелись зеленые грузовики армейских подразделений. На одно из таких мы и напоролись, обойдя уже несколько постов и, думая, что путь к Белому Дому теперь свободен.

— Эй! А-ну, погодите! — остановил нас чей-то грозный окрик, и из-за трансформаторной будки появился усталый майор с автоматом Калашникова на груди. — Вы это куда разбежались? — настороженно подошел он к нам.

— Кто? Мы? — переспросил я.

— Ну не я же, — хмыкнул майор.

— В Белый Дом, — простодушно ответил Вовка.

— В Белый Дом? — удивился офицер, останавливаясь. — Зачем?

— Защищать, — пояснил я.

— Защищать … — почесал он подбородок. — А вы танки вокруг Белого Дома видели?

— Видели.

— Ну-ну, — он с минуту о чем-то раздумывал, глядя на нас, потом повернулся и хрипло прокричал в глубину двора, где я уже успел разглядеть темно-зеленый фургон передвижной армейской радиостанции: — Петренко!

— Слушаю, товарищ майор! — подбежал к нам здоровенный детина с сержантскими лычками на погонах.

— Значит, так, Петренко, слушай… Выведи их за кордоны. Дай под жопу. И чтобы я их тут больше не видел, — распорядился майор и, повернувшись на сто восемьдесят градусов, удалился, оставив нас на волю Петренко.

— Да тут, как я погляжу, и давать не под что , — окинув скептическим взглядом наши худые зады, философски заметил тот. — Дашь, а они и отвалятся…

Дойдя с нами до угла дома, он остановился.

— Вы, наверное, вот что. Вы шуруйте-ка отсюда сами , той же дорогой, какой шли сюда, да благодарите Бога, что мы — не омоновцы. Те бы вас просто так не отпустили, можете поверить мне на слово. Дай Бог, если б живыми ушли…

Он кивнул нам в направлении следующего дома, и мы с Вовкой поплелись туда, откуда только что заявились.

— Идите дворами! — догнал нас голос Петренко. — Улицы простреливаются снайперами.

Переходя из двора во двор, шмыгая в арки и подворотни, мы прошли пару кварталов в сторону Красной Пресни.

— Ты мог бы сказать майору, что мы просто идем домой , — заметил я.

— Но ведь это было бы неправдой , — удивленно посмотрел на меня товарищ.

— Ха! Сказанул… Как будто в это волчье время, кто-то еще знает, где правда, а где — нет.

— Бог — всё знает. Какое бы время ни стояло.

— Бо-о-ог… Его правда с нашей правдой пересекается редко. Это ведь не у Него унитазы отключили, а у Руцкого…

Со стороны Белого Дома что-то громыхнуло, потом еще раз, и еще… Мы остановились и прислушались. Показалось, что где-то там громко прокричали «Ура».

— Что это? — произнес я и, подняв голову вверх, увидел поднимающийся в небо столб черного дыма. — Они стреляют из танков по Парламенту! — понял я. — Как, по-твоему, до Бога эти залпы доносятся?

Ничего не ответив, Вовка дёрнул меня за рукав и мы побежали в сторону доносящейся канонады. Минут через десять увидели впереди себя серые фигурки омоновцев и остановились.

— Знаешь, — отдышавшись от бега, заговорил вдруг Вовка, — я начинаю думать, что в некотором смысле ты, возможно, и прав. Если любишь кого-то по-настоящему , то должен жить с ним одной жизнью. Ведь чего проще, чем осудить этих самых танкистов за то, что они не отказались стрелять по Парламенту, когда ты сам находишься вне зоны действия управляющих ими людей, приказов и обстоятельств! Но поверить тебе и последовать за тобой могут только тогда, когда ты сам , сидя в таком же танке, скажешь, что стрелять по своим соотечественникам не будешь, потому что это — подлость…

Мы начали обходить замеченный впереди кордон, обогнули угол высокого серого здания, перебежали детскую площадку, свернули за вытянувшиеся вдоль каменного забора гаражи… И чуть не натолкнулись на застегивающего ширинку омоновца.

— Стоять! — отпрянул тот, срывая с плеча короткий милицейский автомат. — Стоять, суки, а то уложу на месте!

Мы второй раз за последние полчаса застыли без движения, и тут, вглядевшись в стоящего перед нами человека в сером берете, я увидел, что это не кто иной, как бывший руководитель Народного театра-студии при ДК «Коммунаровец» Уютин.

— Игорь Семенович, — произнес я, — вы нас не помните?

— А-а-а, — криво улыбаясь, протянул он, — как же, как же. Я вас хорошо запомнил… Особенно тебя, святоша грёбаный, — кивнул он на Вовку. — Ну? Чего ты опять зенки свои вылупил? Чего ты молчишь, как сука, скажи мне чего-нибудь? Слышишь?! Скажи что-нибудь, не смотри на меня так , падла, не смотри! У-у, гад, — Уютин как-то резко двинул вперед своим автоматом, словно желая ткнуть им Вовку в живот, но, видно, надавил при этом на курок, так что из маленького раструба на конце ствола вырвалось сизое, как голубь мира, облачко дыма, протрещала сухая, как звук разрываемой материи, очередь и, схватившись обеими руками за живот, Вовка начал медленно оседать наземь.

Успев заметить, как побледнел от испуга Уютин, я подхватил падающего товарища за талию и, закинув его правую руку себе за шею, удержал его в вертикальном положении. Подняв глаза перед собой, я увидел, что, дрожа всем телом, Уютин медленно поднимает свой автомат, целясь мне в голову.