Алла Борисова-Линецкая - Дневник горожанки. Петербург в отражениях

Почти каждый день я прохожу этот дворик, срезая путь по дороге на работу — или посещаю его днем, направляясь на обед. Каждый день дворик заполнен мужчинами вполне трудоспособного возраста. Человек восемь-десять оккупируют лавочки, не давая детям спокойно поиграть. Здесь у местных мужиков тусовка, маевка, клуб по интересам. Интерес впрочем, один — водка.

Все они, как я поняла из долетающих до меня обрывочных бесед, жители близлежащих домов. Вроде не бомжи пока, хотя по внешнему виду не скажешь, что они вышли сегодня из дверей городской квартиры, а не вылезли из канавы, проведя в ней не одну ночь. Они живо обсуждают поведение Машки из 47-й квартиры и политическую ситуацию в мире. Попутно ловят знакомых на предмет «дай сто рублей» и прикидывают, кто пойдет в магазин. На какие деньги они живут, я не знаю, хотя догадываюсь. За спиной каждого маячат жены, мамы, бабушки.

А невдалеке на лавочке сидят опрятно одетые старушки и толкуют о чем-то своем, домашнем. Судя по всему, одинокие такие старушки — дети разлетелись, а мужья… ну, что мужья. Как известно до 65– мало кто из них доживает. Поэтому наш город, как многие другие российские города — город старушек. Тусовка в садике этих соседок не удивляет и не возмущает, они привыкли к этому, как к промозглой питерской весне. «Ты, главное, Ваське денег не давай, — слышу предостережение бабушки в аккуратном питерском беретике. — Все одно — не отдаст». «А я дала недавно… — вздыхает визави в платочке». «Ну, с концами…» — сочувствует «беретик».

В этом дворике я часто вспоминаю своих подруг. У одной муж — нарколог и психотерапевт. Несколько лет назад Борис погиб от передозировки. Он то пил, то переходил на наркотики и при этом лечил людей. «Спасибо вам доктор», говорили ему пациенты, а он из-за стола встать не мог, потому что со вчерашнего дня еще не очухался. Погиб рано, не дожив до пятидесяти. Когда-то я брала у него интервью — он был в моде, лечил известных людей.

«Если я тебе фамилии начну называть — весь наш истеблишмент рухнет, понимаешь?».

У другой моей подруги недавно появился гражданский муж. «Я так его всем представляю, потому что, какая там свадьба… Жить же с ним невозможно. Он когда пьет, уходит в свою квартиру недели на две. А потом возвращается… Хороший человек, вот только…»

Вот только не может ни работать нормально, ни семьи создать. В общем, жить он не в состоянии, чего уж там. Паралич воли, болезнь. И все задает бессмысленный вопрос: «А что, я в свой законный выходной уже и выпить не могу?». Не можешь, друг мой — ни глотка, ни капли. Это болезнь, вот в чем дело-то.

Третья — одинокая красавица лет тридцати пяти. «Скажи, что со мной не так, — говорит она мне в кафе. У меня что, на лбу написано, что я люблю алкоголиков? Почему они летят ко мне, как пчелы на мед?» Я бы рада оказать психотерапевтическую помощь, провести сеанс психоанализа и найти причину в моей дорогой подруге. Но трудно искать черную кошку в темной комнате, особенно, если ее там нет. Причина в другом — трезвых и адекватных мужчин на душу женского населения гораздо меньше одного. Все дело в повальном пьянстве, в эпидемии, которая посильнее птичьего гриппа. Она косит мужчин, лишая их возможности создавать семью и заниматься инновационной экономикой. Она и до женщин доходит, потому что, цепляясь за своих мужчин, пытаясь вытащить их или составить им компанию, они увязают в том же болоте. А потом рожают детей и надо ли говорить, какими вырастут эти дети?

Ученые выдвигают разные теории — от генетической до экономической. Рассматривают варианты, когда стереотипы пьянства закладываются с младенческого возраста (родители выпивают ежедневно, и это становится нормой для ребенка). Все это так, но, если честно, мне давно не интересны причины того, что в России пьют, а в соседних странах ЕС пьют в разы меньше. Интересно другое — почему общество с этим не борется? Почему на государственном уровне алкоголизм не признается страшной болезнью, разъедающей страну?

Не знаю, помог бы в этом сухой закон или нет. Может быть, и нет. Но повышение акцизов на алкоголь — помогло бы. Продажа пива на каждом углу, огромное количество винных магазинов — все это ведь поддается какой-то корректировке. Есть давно опробованные западными странами ограничения — ну, например, никто в Америке не станет идти по улице с бутылкой пива в руках — это преследуется законом. Продажа спиртного несовершеннолетним преследуется законом. Ларьки с пивом не появятся вблизи школ или университетов. Хулиганские деяния, совершенные в пьяном виде, в западных странах влекут за собой принудительное лечение алкоголика в специальных центрах. И так далее.

«Я пью от тяжелой жизнь», — говорит наш отечественный алкоголик, как говорил он это сто и двести лет назад, когда последнюю заработанную тяжким трудом копейку нес в кабак. Понимание того, что эту тяжелую жизнь можно как-то изменить могло бы стать национальной идеей. Для того чтобы вылечиться, как утверждают психологи Анонимных Алкоголиков, нужно совершить один важный шаг. Сказать себе: «Я — алкоголик». А в нашем случае, признать, что наше общество — больное общество. В нем 80 % взрослых мужчин выпивают в год более 200 полулитровых бутылок водки, то есть более чем 1 бутылку в два дня.

Признаем, наконец, что это — катастрофа.

2010

Любите ли вы дачу? Любите ли вы ее так, как люблю ее я?

Но со многими любимыми вещами приходится прощаться, хотим мы этого или нет. Вот и наша дачная традиция, кажется, трещит по швам. Хотя, казалось бы, чем не повод в кризисное лето вспомнить о недорогих летних радостях?

Еще совсем недавно понятие «дачный Петербург» можно было считать вполне современным — стойкая привычка петербуржцев проводить лето на даче пережила несколько веков.

Само слово «дача», как известно, — порождение петровского времени: тогда царь жаловал («давал») пригородную усадьбу приближенным за особые заслуги. В 19 веке и в начале 20-го иметь дачу — означало принадлежать к высшему или среднему классу. Дачную жизнь воспевали Пушкин, Чехов и Достоевский, Блок прогуливался в Озерках, где «по вечерам над ресторанами горячий воздух дик и глух…» А вообще, жизнь на даче — обычное времяпрепровождение коротким северным летом. Мода из Петербурга пришла и в Москву, и историк Карамзин подмечал еще в 1803 году, что Москва совершенно пустеет летом, трудно даже найти извозчика, потому что все за городом и невозможно понять: то ли они там по делу, то ли отдыхают в тенечке…

В сталинское время на дачах жила номенклатурная и творческая элита — все эти «утомленные солнцем», со страхом ожидавшие ночного шороха шин. Мода на белые чехольчики, покрывающие диваны и кресла пришла из знаменитого дома в Горках.