А.Дж. Беттс - Зак и Мия

– Тогда не ерзай! – отвечает Зак.

– Я и не ерзаю!

Мы наконец выезжаем на автостраду, где Зак переключает скорость. Я придерживаю парик рукой и наклоняюсь вперед. Его волосы щекочут мне губы.

– Чего так медленно? – кричу я.

– Это предельная скорость!

Зак ведет квадроцикл по полосе между автострадой и обочиной, а мимо с ревом проносятся большие машины. По правую руку – деревья, деревья, сырный завод, пивоварня, грушевая ферма… я шла этой дорогой вчера вечером из хостела, но ничего этого не видела в темноте. Смотрела на гравий под ногами и переставляла костыли. Это заняло целую вечность. Я устала как собака.

Дальше мы проезжаем крикетное поле и школу, затем сворачиваем в сторону города. Зак избегает главной дороги и выбирает объездной путь. Наконец, мы паркуемся на пустынной стоянке за каким-то зданием.

Он переключает скорость и глушит двигатель.

– Ты как?

Я отпускаю поручни и потягиваюсь.

– Я жива.

– Мама меня убьет…

Я навострилась довольно быстро передвигаться на костылях с рюкзаком за плечами. Зак еле поспевает.

– Откуда в тебе такая прыть?

– Многократная «Спортсменка года» в младших классах, потом два года легкой атлетики.

К старшей школе я стала еще быстрее, была центральной нападающей на нетболе, но потом до меня дошло, что вставать рано утром по воскресеньям – отвратительно. Оказалось, что есть куда более интересные способы проводить выходные.

– А ты всегда такой тормоз? – спрашиваю я, хотя это наезд не по делу. Я видела его фотографии в Фейсбуке, а также ролики, которые выкладывали в группе его футбольной команды. Я знаю: он вообще-то очень быстрый.

Ну, или был быстрым. Постоянно спохватываюсь, что многое осталось правдой только в прошедшем времени.

– Да тебя моя бабушка обгонит!

– Ты же говорила, что она умерла?

– Вот именно!

Вывеска банка! Я прибавляю скорость. Костыли больно впиваются в подмышки, нога ноет, но цель близка, нельзя сейчас раскисать. Никаких дополнительных объяснений насчет денег, никаких долгих прощаний, просто сяду в автобус и все.

Но автоматические двери не раздвигаются передо мной. Я делаю шаг вправо, потом шаг влево, в надежде разбудить сенсорный датчик, но фиг.

– Блин, только не это!

Я достаю телефон, чтобы проверить время. 8:50, ну конечно! Банки еще тупо закрыты. На экране – сообщение от Шаи:

Не ожидала от тебя, подружка

И еще одно от мамы:

Где тебя черти носят?

Удалить. Удалить. Кидаю телефон обратно в рюкзак.

– А как ты добралась сюда без денег?

Я складываю ладони лодочкой и вглядываюсь через стекло. Ну же, где персонал?

– На междугороднем «грейхаунде», Перт-Аде-лаида.

– То есть, у тебя был билет?

Я достаю его из кармана и показываю Заку.

– Водитель останавливался на перекур на каждом долбаном углу. Я здесь вышла, чтобы взять колу в автомате, и увидела рекламу вашей фермы.

– Прямо в автомате с колой?

– Рядом, на стенде с буклетами… Потом пришел трансферный автобус, и я подумала: почему нет?

– Ты была на ферме? Я тебя не видел.

– Ты меня не заметил. Я думала, что сяду потом на другой автобус, но водители задрали придираться. Блин, где все? Я сейчас обдуюсь!

– Все сидят по домам. Сегодня воскресенье.

Черт, и правда. Вот гад, почему он сразу не сказал? Издевается надо мной?

– Я и сам затупил, – оправдывается он. – Не выспался что-то. Но здесь в квартале есть банкомат.

Отлично, но мне дико нужно в туалет. Зак как будто считывает и эту мысль:

– Туалеты там, – он кивает на бежевый домик. – Ты иди, я схожу за деньгами. Встретимся здесь через пять минут.

– А ты крутой чувак, – говорю я.

Он улыбается, и улыбка идет ему больше, чем я могла представить. Я поневоле любуюсь им. Надеюсь таким его и запомнить.

– Давай, иди.

– Ага. Подержишь рюкзак?

Я мчу к туалетам на всех парах. Пожалуй, и на костылях я бы побила пару школьных рекордов.

Я провожаю ее взглядом: скрип, цок, скрип, цок, скрип, цок. Светлый парик колышется в такт движениям. Левая нога присогнута под странным углом.

Нырнув за угол банка, опускаюсь на корточки и быстро обыскиваю ее рюкзак. А что мне остается? Внутри все наспех скомканное. Шмотки, бинты, таблетки. Кошелек с наличными, временное водительское удостоверение со старой фотографией: длинные волосы, вишневая помада, улыбка как с рекламы. Она из тех красавиц, ради которых пойдешь на все, лишь бы получить такую улыбку в награду. И я бы хотел, чтобы она мне так улыбалась. Но не такой же ценой.

Нахожу мобильник. На букву «М» нет никакой Мэри; на букву «Т» нет никакой тети. Ни одного исходящего звонка за десять дней. Сохранилось несколько старых сообщений – все от матери, которая спрашивает, куда она пропала. Ни одного ответа.

Ну уж нет. Я не стану еще одним болваном в длинной череде болванов, которых она привыкла очаровывать и использовать. Не знаю, что она затеяла, но денег она не получит.

Я слышу скрип, цок, оповещающий о ее возвращении, быстро застегиваю молнию на рюкзаке и выхожу ей навстречу. Мы останавливаемся в районе мясной лавки.

– Хорошо-то как! – смеется Мия. Даже сейчас, когда она в дешевом парике и на костылях, улыбка у нее совершенно сногсшибательная. Наверное, она привыкла получать от жизни все, чего захочет. Перед такой внешностью нереально устоять.

– Прости, у меня какая-то сложная связь между мочевым пузырем и мозгом, – объясняет она. – Если хочу в туалет, башка отключается.

– Осталось всего тридцать баксов, – говорю я, показывая ей карточку, как бы в доказательство. Улыбка моментально исчезает с ее лица, и мне это не нравится. Это неправильно, что я всерьез помышляю отдать ей свои сбережения в обмен на иллюзию, что улыбка адресована лично мне.

– Я все потратил. Вылетело из головы, прости.

Мия реагирует не так, как я ожидал. Она не топает костылем, не ругается, не кричит на меня. А просто как-то обмякает и закрывает глаза.

– Можешь переночевать у меня… или в хостеле здесь неподалеку.

Она отворачивается и прижимается лбом к витрине магазина.

– Там неплохо, – продолжаю я. – Могу заплатить, на ночевку хватит: они берут двадцатку за ночь.

Она качает головой, не отрываясь от витрины, так что парик слегка съезжает набок. Она не пытается его поправить.

– Двадцать пять, – произносит она. – Я там была до того, как притащилась к тебе.

– Там было слишком шумно? Или что?

Она почти шепчет, и я еле различаю ответ:

– Я заплатила, но у них были только верхние коики.

Вот оно. Невыразимое.

С Мией случилось что-то, что опустошило ее. Превратило в девицу на костылях, в плохом парике, с потребностью врать; привело в чужое место, где ее никто не ждал. Возможно, ее никто нигде не ждет. И я ничего про нее, действительно, не знаю, но чувствую, что она не плохой человек. Я почему-то в этом уверен.