А.Дж. Беттс - Зак и Мия

Но в настоящее время меня интересует только рецептурный отдел. Болеутоляющие на полках за стойкой. Я уже опустошила запасы Бекки, но для поездки потребуется что-то посильнее. Потому что иначе мне крышка.

Зак расплачивается, я делаю шаг вперед и прошу самое сильное обезболивающее, что они могут мне предложить, и добавляю, что это «после разрыва сухожилия». Мы садимся обратно в машину, и я с нетерпением разрываю упаковку. Зак снимает свои дурацкие желтые очки.

– Погоди. Их надо принимать с едой.

– Да ну на фиг.

– Нет, это важно. Потерпи, тут недалеко есть место…

Капсулы прилипают к моей ладони, пока Зак вывозит нас из города и сворачивает к полупустой автостоянке. Оттуда он ведет меня в магазинчик с вывеской «Довольная корова», где, протиснувшись между туристами, вооружается зубочистками и быстро накалывает на них разные кубики сыра с дегустационного прилавка.

– Анальгетик и канапе, пища богов! Догонимся медовухой, – он протягивает мне пластиковый стаканчик, берет второй, и мы чокаемся.

– Стильненько, – киваю я и жадно глотаю таблетки. Они не обезболят, но на время станет получше. Медовуха слабоалкогольная и очень сладкая. Вкусная.

– Так и живем, – говорит Зак. – Бесплатный сыр, бесплатная медовуха… в городе такого не встретишь.

– Да, пожалуй, мне будет этого не хватать… Я все-таки уезжаю.

– Сейчас?

– Завтра. Уже заказала билет.

– Значит, у нас еще целый день, – он смотрит на часы и добавляет: – Придется за сегодня показать тебе остальные прелести, от которых ты отказываешься.

– Неужели что-то может сравниться с «Довольной коровой»?

Он выбрасывает зубочистки и берет меня за руку.

– Увидишь.

За остаток дня Зак не пропускает ни одного изрытого колеями поворота, останавливаясь везде, где обещают сыр, вино, пиво, орехи, сидр и чатни. Стоя перед многочисленными столами, мы превращаемся в обыкновенных туристов, делая вид, что предпочитаем органические продукты, и строя из себя гурманов. Я осушаю все протянутые мне стаканы сидра и вина, но Зак за рулем, и все сплевывает в чашку.

Я узнаю больше, чем мне представлялось возможным, о дукке – и это всегда казалось мне вымышленным словом, – сырах с голубой плесенью и мармеладе из айвы. Вскоре мой желудок испытывает на себе эффект «подлинной палитры» вкусов. Боль на время забыта. Мысли шипят и пузырятся, как игристое вино.

У Зака уже в третий раз звонит телефон, но он не берет трубку.

– Зак, я знаю, что ты затеял.

– Выступить в роли радушного хозяина и экскурсовода.

– Еще ты пытаешься меня напоить и избегаешь разговаривать с мамой.

– Вот еще. Помадку любишь?

Я морщусь:

– Боже упаси!

– А то здесь есть еще одно место…

Зак везет нас мимо новых построек, рассыпанных вдоль побережья, везет нас через пустующий квартал, к месту с видом на скалистую гавань. Мелкие птицы парят над изрезанным океаном, ныряя в море брызг.

Здесь нет никакой помадки. Здесь никого, кроме нас. Зак отключает двигатель, и мне приходит в голову, что весь сегодняшний день был ради того, чтобы привести меня сюда. Он выбрал это место, идеальное место, вдали от толпы, вдали от семьи, и этот факт отрезвляет меня. Я провожу языком по зубам, пальцами поправляю пряди парика. Может, прошлая ночь все-таки что-то да значила для него. Может…

Зак барабанит пальцами по рулю и любуется прибоем из-за стекол в форме звезд.

– Что скажешь?

– Здесь… красиво.

С чего вдруг я так нервничаю?

– Ты ведь умеешь пользоваться удочкой?

Удочкой?!

– Я пользуюсь двухметровой, но должна быть еще другая, покороче и полегче.

Ни разу в жизни я не оказывалась в машине с панорамным видом на море в компании парня, который в такой обстановке думал бы о рыбалке. Никогда.

– Не думаю, что…

– Пойду в багажнике поищу, может, там…

– Не надо.

Я не хочу рыбачить. Терпеть не могу запах наживки и, кроме того, придется карабкаться по камням. Я хочу вернуться назад – немедленно. Нога болит, но что гораздо хуже – у меня пылают щеки, и я меньше всего хочу, чтобы он это заметил.

Поверить не могу, какой я была дурой.

– Это чересчур, – говорю я.

– Для рыбы в самый раз! В такую погоду можно наловить с десяток сельдей. Пойдем, будет весело.

– Да я не про рыбу.

Он почему-то смеется.

– Мне ехать завтра, – напоминаю я.

Зак сдвигает очки на затылок. Сейчас его глаза кажутся скорее голубыми, чем серыми.

Если бы он поцеловал меня сейчас, я бы отчасти поверила – что я девятка из десяти, что я красивая. Если бы прижал к спинке сидения, схватил бы меня, если бы он меня хотел, тогда я бы поверила окончательно.

Но он ничего не делает. Надевает обратно дебильные очки и заводит мотор.

Какая же я идиотка. Комплименты считаются только если их подтверждают действием. А Зак – просто хороший парень, который пытается поднять мне настроение.

И зря я повелась.

Я набираю ванну до краев, чтобы мне было горячо, чтобы горела не только одна нога.

В гостиной Бекки разговаривает с бойфрендом по скайпу. Они смеются, обсуждают, как ребенок толкается в животе. Я по голосу Антона слышу, как он по ней скучает.

Вода порозовела. На химии мне давали таблетки, которые останавливали месячные – сказали, что лишней крови терять нельзя. Так что сегодня первый день после паузы, и он оказывается шоком, кровавым предательством организма, который, вопреки мне, решил, что все опять хорошо. Да что он вообще понимает.

Я провожу рукой по животу. Он не когда не станет, как у Бекки. Никто и никогда не захочет секса с тем, что от меня осталось. Это тело невозможно полюбить. Зачем мне менструация, спрашивается?

Всю жизнь я была красивой. Это было единственное, что я знала наверняка, и единственное, что хотела знать. А как теперь себя определять? Кто я – безногая, безволосая? Кто я – без вечной кучи поклонников, чтобы тусоваться, и подружек, чтобы завидовали? Зак – самый приличный парень из всех, кого я встречала, но я даже ему не нужна как женщина.

Так что же от меня осталось, если не осталось красоты? Я не умная, не добрая, не талантливая, не творческая личность, не смелая, не смешная. Я – ничто.

Вода остывает. Пальцы сморщились гармошкой. Я с усилием выбираюсь из ванны, придерживаясь за раковину. На полу остается одинокий мокрый след. Завернувшись в халат Бекки, я краду несколько тампонов из верхнего ящика тумбы. Один тут же использую. Потом, взяв костыли, иду к себе сквозь коридор и прикрываю дверь. Сажусь на кровать.

Натягиваю трусы. Встаю на одну ногу и скачу на ней, чтобы поднять рубашку.

Короткий стук, и он не дожидается ответа, заходит, а я не успеваю спрятаться или прикрыться, а он не успевает скрыть удивление, и мне кажется, что даже отвращение, но тут он отворачивается к стене, а я начинаю орать на него, прикрыв руками грудь, хотя дело не в ней, а он бормочет: прости прости я не хотел прости все хорошо, но я продолжаю орать, потому что он видел, видел меня как есть, а я видела его лицо при этом, и это ужасно, невыносимо! Он подталкивает в мою сторону халат, я тут же накрываюсь им, а он начинает подбираться ко мне, медленно, вытянув руки, как к испуганному животному, повторяя «все хорошо, все хорошо», а я ору, чтобы он не приближался.