Александр Горшков - Отшельник. Роман в трёх книгах

— Господь преподал тебе хороший урок, — игуменья закончила наставлять Веру, — не ропщи ни на Него, ни на свою судьбу. Теперь у тебя будет время поразмыслить над своей жизнью, поговорить со своей совестью. Все, что пошлет Господь: любое наказание, любой приговор — все прими со смирением и покорностью, сказав сама себе: «Достойное приемлю по делам моим». И пусть тебя Господь укрепит в борьбе с собой, чтобы ты изменила свое отношение к жизни, стала такой же, как и твоя сестричка: не только внешне, но и по духу. А мы будем за тебя молиться. Усердно молиться…

***

Игуменья подошла, чтобы на прощанье обнять Веру, но Надежда, вдруг загородив собой сестру, упала на колени перед настоятельницей, залившись слезами:

— Матушка, ей нельзя туда! Она там погибнет! И душой погибнет, и телом!

— Если будет бороться с грехом — выстоит, Господь ее не оставит.

— Матушка, ей туда нельзя! Она не готова к борьбе там, куда ее хотят посадить. Хотя я знаю, я верю, что моя сестра не виновата. Нужно время, чтобы это доказать, а времени нет. Завтра она снова должна быть под следствием, в камере. Ей туда нельзя никак, в ее нынешнем состоянии… Смилуйтесь, матушка!

Игуменья подняла распростертую у ее ног послушницу и внимательно посмотрела ей в глаза.

— И я вижу, что нельзя. Она на пределе всех своих сил. Один шаг — и… Так что ты предлагаешь: мне, что ли, вместо нее за решетку сесть?

— Нет, матушка, — горячо зашептала Надежда, — я предлагаю вместо нее… себя.

— Себя?! — всплеснула руками настоятельница. — Ты хоть понимаешь, что говоришь?

— Понимаю, матушка, потому и предлагаю. Вы ведь сами видите, что мы как две капли воды — там никто сразу не поймет, не отличит…

— Зато когда поймут и отличат, знаешь, что ждет тебя, твою сестру и меня за компанию с вами? Мало шума подняли вокруг этой истории, так хочешь, чтобы вообще полная истерика началась?

— Матушка, никакого шума не будет. Не успеют ничего понять. Я чувствую, что развязка где-то рядом. Пока я побуду там, а Верочка здесь, все прояснится.

— «Побуду…» Так говоришь, будто на курорт собралась. Там такой «курорт», что люди делают все, чтобы туда не попасть, а ты сама предлагаешь там очутиться.

— Другого выхода нет. Сестру нужно спасать. А за решеткой ее ждет верная гибель. Не выдержит она всего этого. Пусть поживет здесь, а я за нее побуду. Это недолго. Несколько дней — и все прояснится, станет на свои места. Она не лжет: вины во всем происшедшем на ней нет, ее просто использовали, подставили, чтобы уничтожить нашего отца. А свою жизнь она лучше осмыслит не в тюрьме, а здесь. Пусть поживет, прошу вас, матушка, благословите…

Игуменья подошла к святым образам, помолилась, потом возвратилась к близняшкам и, глядя на них, снова улыбнулась.

— Если бы не твое платье и все вот это, — она кивнула на Веру, стоявшую перед ней в модных потертых джинсах, такой же потертой футболке, кожаной куртке, — я бы уже сейчас не угадала, кто из вас Вера, а кто Надежда.

Обе стояли перед ней в ожидании решения, опустив головы.

— Значит, хочешь душу свою положить за други своя, то есть за родненькую сестричку? Это хорошо, похвально. А кто будет расхлебывать кашу, когда все выяснится? Какая тень падет на мою обитель? Что подумают? Что здесь какие-то махинаторы, аферисты, обманщики? Или еще похуже? А что подумают сестры, когда увидят и узнают обо всем?

— Матушка, не успеют подумать! — Надежда снова хотела упасть на колени перед настоятельницей, но та удержала ее. — Никто не догадается, зато мы поможем сестре.

— Сестрица твоя должна, прежде всего, помочь себе самой, — игуменья теперь внимательно смотрела на Веру. — «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его», — так Сам Господь говорит.

— Бог тебя благословит, — она дала Надежде приложиться к своему кресту. — Что ж, коль ты так слышишь свое сердце, коль оно не обманывает, то пострадай за свою сестрицу, понеси ее крест. А она пусть поживет здесь, побудет несколько дней затворницей, никуда не выходит, подышит нашим воздухом, помолится. Я обо всем на несколько дней позабочусь. А уж коль дело до суда дойдет, то… Да будет воля Твоя, Господи!

Она перекрестила и Веру и, оставив обеих сестер, удалилась на молитву об их судьбе и спасении.

Поток света

Вера осталась в келье своей сестры совершенно разбитая и опустошенная. Она не знала, что делать дальше: не хотелось ни молиться, ни читать, ни думать, ни спать, ни жить… Она подсела к столику у окошка и механично взяла несколько листочков бумаги. Потом стала так же механически читать:

Вера — поток света.

Вера — клинок правды.

Веры призыв — это

Быть посреди правых.

Вера — глоток неба.

Вера — раскат грома,

Свежий кусок хлеба,

Угол святой дома.

Вера — комок нервов.

Вера — ручья влага,

Тяжесть креста древа,

Бремя креста благо.

Вера — росы искры

В нежном цветке розы,

Свет из лампад чистый,

Древних молитв слезы…

«Чьи это стихи? — подумала она — сначала равнодушно, даже не вникая в них, но, перечитав, задумалась. — О какой вере идет речь? Вера — чье-то имя или состояния души? Если состояние, то почему я ничего этого не чувствую? Ни глотка неба, ни раската грома, ни искры росы… Почему для меня вера — пустой звук, а для кого-то…» И стала читать дальше:

С верою жить — просто,

С верою жить — строго,

Если душа просит

Жить и любить с Богом.

С верою жить — вольно,

С верою жить — сладко,

Если душе больно,

Если душе гадко,

Если ее судят —

Судят судом строгим —

Веру ее людям,

Веру ее в Бога.

«С верою жить — вольно, с верою жить — сладко, — мысленно повторила она. — А я, Вера, живу вообще без веры… Такое может быть? Может, раз живу. Вернее, жила, и тоже вольно, сладко, красиво. Так почему же теперь все резко изменилось? Для того, чтобы, все потеряв, я обрела какую-то другую веру? Даже не другую. Ведь у меня не было вообще никакой веры, кроме веры во всемогущество нашего папы, веры в его возможности, в его власть и, конечно же, в свои силы, свою красоту, свою популярность. Где теперь все? Папа ничего не может исправить, он оказался бессильным, а я без него — ноль без палочки. Выйду на свободу — никто не только не узнает, но и никто не захочет общаться со мной, зэчкой. Никакие салоны, массажи, тренировки не возвратят всего, что я имею сейчас: привлекательности, здоровья, бодрости. Выйду больной, безобразной старухой…»

С верою жить — больно,

С верою жить — чудно,

Если вокруг колья,

Если тебе трудно.

Вера — она терпит,

Вера любить учит,

Даже когда треплят

Или когда мучат.

Вера живет кротко,

Пламень страстей тушит,

Даже когда кто-то Плюнет тебе в душу…