Павел Вежинов - Вдали от берегов

— Ты что, сдурел, что ли? — воскликнул он. — Почему не говоришь правду?

— Это правда! — так же глухо ответил тот.

— Как так?

— Так! Идеи — это одно, а быть коммунистом — совсем другое!.. Это вовсе не одно и то же!..

Во всей лодке один только студент чуть заметно улыбнулся. Капитан сидел как оглушенный и лишь шевелил губами. Он понял наконец, что хотел сказать шурин, но не нашелся, как возразить ему.

— Может быть, и так, — мрачно проговорил он. — Но он вас не выдаст, в этом можете быть уверены…

В лодке снова воцарилась тишина.

— Ну, говорите! — с настойчивостью воскликнул далматинец.

— При таком положении, — сказал студент, — я согласен попытаться… Я доверяю им обоим…

— И я, — сказал печатник.

— Я против! — заявил Стефан. — Это страшный риск! Так нельзя рисковать.

— Ты, Вацлав? — спросил далматинец.

— Не знаю… — смущенно пробормотал Вацлав. — Они ваши люди, болгары, вы их лучше знаете…

— Нет, Вацлав, — перебил его далматинец. — Я хочу знать твое мнение…

Вацлав глубоко вздохнул.

— Есть риск! — нерешительно, сказал он.

Далматинец опустил голову. Пришел его черед произнести свое последнее слово.

— Я думаю, надо подождать еще немного! — медленно проговорил он. — Скажем, до завтрашнего вечера, но не больше! Если не задует ветер, другого выхода нет. Без риска не прожить на свете.

Перед наступлением темноты небольшое событие вселило минутную радость в сердца беглецов — подул ветерок. С замиранием сердца смотрели они, как по морской глади разбежались тысячи морщинок, и море сразу потемнело, словно над ним нависла туча. Непонятно было только, откуда этот ветер. Он дул без направления, откуда-то с неба и шевелил тяжелый парус. Не смея заговорить, все ждали, окрепнет ли ветер настолько, что парус надуется? Но через пять-шесть минут словно чья-то невидимая рука прошлась по морю и разгладила морщинки.

Ветер пропал, но надежда осталась. И вместо ветра она бодрила души и приковывала прояснившиеся глаза к темнеющему горизонту.

Эта ночь не была такой знойной, как прежние. Все спали, и только дозорный, как всегда, бодрствовал на носу. Ему было наказано поднять всех, если только подует ветер. Но ветра не было, парус всю ночь провисел неподвижно.

Тем не менее дважды дозорный поднимал тревогу. Сначала Крыстан, завидев далеко на севере слабые, ровно горящие огоньки, разбудил далматинца. Вдвоем они долго всматривались в непроглядный горизонт.

— Пароход! — уверенно сказал далматинец.

Пароход шел на них, огоньки разгорались, их становилось все больше.

— Большой пароход, — тихо сказал далматинец. — Не военный!

— Ты уверен? — спросил Крыстан.

— Не военный! Похоже, пассажирский…

Пароход действительно оказался пассажирским. Через полчаса он прошел совсем рядом с ними, в нескольких сотнях метров.

Далматинец растолкал спящих, чтобы все видели этот белый трехпалубный гигант, ярко освещенный гирляндами электрических лампочек.

Пароход спокойно шел по морю, легко рассекая носом темную воду. На ярко освещенных палубах не было ни души. Как огромный призрачный дворец, сверкающий огнями, но безлюдный, он пронесся мимо, и вскоре до лодки докатились его волны. Впервые за эти дни ее сильно закачало.

Вскоре очертания парохода растворились в ночной темноте, но огни долго еще блестели, как новое созвездие в небе, а потом начали бледнеть и исчезать. Лодка опять осталась одна в непроглядном мраке.

Люди снова легли, на сердце у них было пусто. В ушах долго стоял шум корабля — ритмичный рокот моторов, плеск волн, глухой гул винта. Жизнь, во всем ее блеске и комфорте, пронеслась мимо и исчезла как сон. Там у людей вдоволь свежей воды, есть ванны и умывальники, рестораны со столиками, застланными белоснежными скатертями, вкусная еда, чистые прохладные постели — все, что угодно! А у них — ничего. Вырвавшись на свободу, они попали в плен к бездушному морю, и безбрежные водные просторы оказались крепче решеток.

Хоть бы раз подул ветер! Пусть бушует ветер, пусть поднимется самая страшная буря — лишь бы лодка не стояла на месте!..

Их разбудил Вацлав. Далеко на востоке, за мертвым горизонтом, что-то вспыхивало, слабо освещая на мгновение краешек моря.

— Молния! — взволнованно сказал Милутин. — Но очень далеко.

Все глядели, затаив дыхание, на далекие вспышки.

— Может, дождь пойдет? — нарушил молчание студент.

Об этом думали все, но никто де решался высказать свою мечту.

— Трудно сказать, — вздохнул печатник. — Бывает, что и попусту гремит!

— Где молния, там и ветер, — сказал далматинец. — Лишь бы буря докатилась до нас!

Но через полчаса далекие вспышки угасли и горизонт снова почернел.

Наступило утро, тихое и спокойное. Море едва заметно волновалось. Лодку даже не качало, она то поднималась над водой, то плавно опускалась, и тогда перед глазами оставалась лишь чернильная синева. Горизонт затянуло полупрозрачной, жемчужно-белой завесой тумана, который постепенно редел. Стало душно и жарко. Появившееся над туманной дымкой испарений солнце начало снова безжалостно припекать.

Люди молчали, томясь от жажды. Бессилие снова сковало их. Не хотелось ни двигаться, ни говорить, ни думать. Кое-кто попытался освежить рот морской водой, но вкус ее показался очень соленым, горьким, неприятным. Даже капитан после первого же глотка отказался от этой попытки.

— Вода испортилась, — сипло сказал он. — Совсем соленая!

— Хоть бы какое облачко показалось! — вздохнул Крыстан. — Было бы на что надеяться!

Небо оставалось безнадежно чистым. Парус так и висел обмякший.

К девяти часам туман исчез, слегка прояснился изогнутый мертвой зыбью горизонт. И сразу же несколько пар глаз заметили вдалеке еле различимое белое пятнышко.

— Там что-то есть! — воскликнул Вацлав.

— Где? — встрепенулся далматинец.

— Вон там! — показал Вацлав высохшим пальцем.

Далматинец вглядывался, пока не заболели глаза.

— Фелюга, — тихо сказал он. — Капитан, посмотри!

Но капитан и без того уже весь обратился в зрение.

— Фелюга, — не совсем уверенно подтвердил он.

Белое пятнышко застыло на юго-западе, между лодкой и сушей. Через полчаса далматинец, не спускавший с него глаз, снова заговорил:

— Не движется… Стоит на месте.

— Не движется, — как эхо повторил капитан.

— По-моему, трехмачтовая, — сказал далматинец.

Капитан медлил с ответом.

— Трехмачтовая! — повторил Милутин.

— Пока не вижу, — сказал капитан. — Но если трехмачтовая, то, значит, не болгарская. У нас нет трехмачтовых…

— Хорошо, если бы не болгарская! — сказал далматинец.

Неожиданная мысль запала в голову капитану, но он не решился высказать ее.