Павел Вежинов - Вдали от берегов

Печатник не понял и только махнул рукой в ответ.

Вацлав держал свой кусок за хвост и старательно дул на него.

— Ничего не бросать! — приказал далматинец. — Сжевать все до последней косточки! Понятно?

Вацлав догадывался, что рыба будет вкусной, но действительность в сто раз превзошла все его ожидания. Рыба оказалась такой сочной, что таяла во рту, он жевал и жмурился от наслаждения. Стараясь продлить удовольствие, он разжевывал в кашицу каждый кусочек и осторожно проглатывал. И казалось, что каждая крошка тут же превращается в кровь и силу, разливающиеся по жилам, что снова на лице его выступает румянец, расправляются плечи, а глаза блестят ярче.

Когда наконец от рыбы ничего не осталось, Вацлав сказал со вздохом:

— Теперь мне хватит на всю жизнь!

Капитан тоже разделался со своей порцией, но все еще жевал губами, словно никак не мог свыкнуться с тем, что все позади. Он не наелся, а только раздразнил аппетит. Желудок властно требовал пищи.

Море вокруг очистилось от фосфоресцирующих переливов; теперь они сияли далеко на юго-западе.

Неужели нельзя было поймать больше рыбы? Можно! Надо было воспользоваться срезанным бидоном, как черпаком! Или забросить парус, как сеть! Но момент упущен, рыба прошла, и вокруг снова простирается лишь темная, неподвижная вода…

«Закурить, что ли!» — с досадой подумал капитан, но вспомнил, что сигареты кончились. Последнюю он выкурил несколько часов назад. Хорошо хоть, что он догадался складывать окурки в спичечную коробку — на день их хватит.

Он вынул коробку, высыпал окурки на ладонь. В носу защекотало от терпкого горелого запаха. Прикидывая, как бы поэкономнее свернуть закрутку, он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и, подняв голову, встретился взглядом со Стефаном.

Глаза Стефана говорили красноречивей слов…

Капитан смутился, сжал ладонь и неожиданно для самого себя сказал:

— Вот прикидываю, хватит ли нам…

— Кури, — пробурчал Стефан. — Табак твой…

— Поступим по-товарищески, — после долгого молчания тихо сказал капитан. — Рыбу поделили, поделим и табак…

У Стефана судорога сжала горло, но он ничего не ответил.

— Так будет лучше всего, — продолжал капитан.

Он не заметил, что к его словам внимательно прислушивается печатник. Лицо печатника стало строгим и сосредоточенным, меж бровей пролегла твердая складка.

— Стефан! — предостерегающе сказал он.

— Давай закурим! — весело перебил его далматинец. — Вацлав, у тебя, кажется, была записная книжка?

В записной книжке Вацлава нашлось несколько листков рисовой бумаги. Капитан протянул на ладони раскрошенные окурки. Свернули четыре тонких самокрутки. Пальцы Стефана дрожали, пока он свертывал свою, а рот наполнился слюной.

Чиркнула спичка, и они закурили — далматинец, Стефан, капитан и печатник. Едкий дым расплылся над лодкой, прогоняя остатки запаха жареной рыбы.

— Хорошо! — блаженно щурясь, сказал далматинец.

У Стефана закружилась голова, во рту стало солоно и тошнотно.

— Как раз то, что надо! — сказал капитан. — Крепче не сыскать!

Стефан затянулся еще раз. Головокружение прошло, никотин словно проник во все жилки, слабая дрожь пробежала по телу. Он перевел дух, опустился на дно лодки и снова затянулся.

Все четверо курили и молчали. Едкий дым прозрачными клочьями плыл в неподвижном воздухе, окутывая куривших. В притихшей лодке не стало ненависти, не стало ни врагов, ни караульщиков, ни страха, ни насилия. Всех объединила общая судьба и общая беда — безветрие. Обреченные на бездействие, одни среди темного и пустынного, безнадежного моря, они сейчас впервые почувствовали себя свободными.

Далеко на востоке появился румянец зари. Гладкую поверхность моря прорезали длинные полосы, в которых мрак боролся с бледным утренним рассветом.

«Иллюзий много, но истинная свобода только одна, — думал студент, засыпая. — Одна бесценная и святая свобода — общая судьба и общая цель».

Багрянец разгорался, пестрые розовые и зеленые тени пролегли по морю. Все в лодке уже спали, и никто не почувствовал легкого ветерка, чуть всколыхнувшего тяжело обвисший парус.

Капитан проспал ночь спокойно и проснулся поздно, с необыкновенной легкостью на сердце. Яркая небесная лазурь блеснула в глаза сквозь приподнятые ресницы. Было странно тихо вокруг, и лодка стояла так неподвижно, словно проснулся он у себя дома, на жесткой постели, в тихое воскресное утро, ожидая первого удара церковного колокола.

Он снова закрыл глаза. Что же случилось? Ничего особенного! Ночью поймали четыре рыбы, только и всего.

Медленно наплывали воспоминания: фосфоресцирующее зеленым светом море, горящие лучинки, запах жареной рыбы, сизый табачный дымок. Но связанные с ними мысли и чувства словно выветрились. И, постепенно собираясь с мыслями, капитан начал испытывать лишь стыд, угрызения совести, — как пьяница, который под утро раскаивается в своих пьяных выходках накануне.

Почему он вдруг так размяк? Почему так неожиданно сдался? Почему, забыв о своей беде, так близко к сердцу принял чужую?

Вспомнилось белое ночное сияние, но легче от этого не делалось. Копаясь в своих мыслях, он испытывал чувство мучительного стыда.

Лодка качнулась, послышались легкие шаги босых ног. Кто-то встал у борта и не двигался.

Солнце светило прямо в лицо капитану, обжигало веки и застилало глаза пылающей ярко-красной пеленой. Не в силах дальше притворяться, он вздохнул и открыл глаза.

— Капитан! — тихо окликнул его далматинец.

Капитан вздрогнул как от острой боли. Далматинец смотрел ему в глаза прямым, открытым взглядом, словно перед ним был кто-то из своих.

— Взгляни-ка на море! — сказал он.

Капитан приподнялся.

— Синяя вода, — пробормотал он.

Можно было подумать, что, пока они спали, их занесло в какое-то неведомое море, — так резко изменился цвет воды. Из зеленовато-голубой она превратилась в густо-синюю, как чернила. Такую воду капитану приходилось видеть во время плаваний в Пирей и иногда далеко в открытом море, с рыбачьих кораблей. Но, несмотря на густую синеву, море стало необыкновенно прозрачным. Косые солнечные лучи врезались в воду, но не терялись, а уходили вглубь, и море казалось пронизанным тысячами искрящихся серебристых стрел.

— Что за история? — спросил далматинец, подняв брови. — Словно мы очутились в наших морях!

Он обращался к капитану, как к своему, — спокойно и с доверием.

Капитан судорожно глотнул и сказал:

— Течение отнесло нас…

Далматинец быстро взглянул на него.

— И куда?

— Откуда мне знать? — сказал капитан. — У течения надо и спрашивать!

— В открытое море?

— Может, и в открытое море, на глубокое место… А может быть, и к турецкой границе.