Олег Куваев - Через триста лет после радуги

В горах преобразовалось его сердце…

В этом году я поздно приехал в Терскол, а весна была ранней. И как-то в один из дней, когда солнце было чересчур ярким и очень громко вопил чей-то магнитофон, я не стал надевать лыжи, не стал в очередь к подъемнику, а просто так поднялся на то место, где Миша Хергиани учил когда-то наивного суперполярника падать на носки лыж и тем самым ломать страх. Победить, не поддаваясь. Это был его личный подарок мне.

Здесь было тихо, стояли сосны. И я явственно услышал, как замкнулся круг времени, как мы закрываем дверь, переходя из одной комнаты в другую. Был высший смысл, был «момент истины». Горы будут горами, сколько их ни глянцуй на открытках, и в каких бы неожиданных сочетаниях ни шло коловращение лиц и имен, где-то среди этих лиц попадутся бывшие или настоящие самолюбивые мальчики, которым снятся гибельные выси и которым суждено стать знаменитыми.

За Полярным кругом работают другие двадцатипятилетние, а те, с кем молились единым богам, сейчас уже обрастают учеными степенями и должностями. Сейчас, прислонившись к теплой от солнца сосне, я верил, что должности, звания и комфорт не погасят в них священный огонь, горевший во времена, когда мир казался сосредоточенным за Полярным кругом или там, где рискуют.

Потом я пошел к Иосифу, члену знаменитого тандема Кахиани — Хергиани или Хергиани — Кахиани, как будет угодно читателю. Иосиф Кахиани, этот второй член «клуба шерпов», поздоровается со мной очень торжественно по принятому у нас шутливому ритуалу. Ритуал этот мы взяли с ним из «светской хроники», из писем, которые пишут старому мудрому Иосифу один английский лорд и даже одна подруга правящей королевы. Иосиф поставил чайник, и мы в сотый раз стали обсуждать, как осенью поедем на кабанов и что для этого надо иметь.

…О Мише Хергиани Иосиф говорит редко. Он был действительно его другом, старшим по возрасту и опыту, и, наверное, не может простить, что его не было тогда в Доломитовых Альпах, ибо его опыт и нюх солдата всегда вовремя сдерживали экспансивного Хергиани. Иосиф предпочитал вспоминать о друге разные смешные истории, которые с ними были дома и за рубежом. Только однажды он добавил в перечисление того, что Миша оставил, людей, которых спас Хергиани. Их было много, кого спас или они спасли вместе.

Есть фотография, на которой стоят два равноценных человека: Тенсинг и Хергиани. Где-то на заднем фоне гора Эльбрус. Фотографию эту многие знают, но не все знают, что, когда Тенсинг был гостем в Советском Союзе и они поднимались на Эльбрус, Миша ночью сбегал на эту высшую точку Европы и выбил на леднике гигантские буквы «Добро пожаловать, Тенсинг». Наверное, и сам Тенсинг не знает этого, потому что ночью пошел снег и все замело.

Еще одна фотография висит у меня дома. На ней очень парадный, при полном наборе военных и спортивных наград Иосиф Кахиани. Я часто улыбаюсь, когда смотрю на нее, потому что знаю, что за всем этим парадом, блеском, медалями этими — просто мудрый и насмешливый Иосиф. Мудрость сия и насмешка свойственны только людям, часто видящим смерть и потому лучше других знающим дену суете, мишуре — всему, что в начале рассказа я по-жаргонному назвал показухой. Еще лучше меня это чувствуют дети, которые льнут к Иосифу Кахиани, наверное, потому, что в их крохотных сердцах колотятся будущие сердца мужчин.

Я пишу обо всем этом, чтобы представить, каким был бы Миша Хергиани, если бы цикл развития не оборвался.

В теперешнем цикле развития я думаю, что надо жить так, чтобы люди держали память о тебе бережно, как держат в ладонях трепетную живую птицу. Если, конечно, ты это сумеешь.

Здравствуй (чукот.).

Догор — товарищ (якут.).

Ровдуга — оленья замша (якут.).

Олочи — легкая пастушеская обувь (эвенк.).

Этти — здравствуй (чукот.).

И, этти — ответное приветствие (чукот.).

Пальма — таежный нож, насаженный на длинную, около 1,5 метра, рукоятку. Заменяет топор, копье и т. д. (эвенк.).

Конкреции — минеральные образования с радиально-лучистой структурой. Иногда внешне напоминают крупные речные окатыши.