Олег Куваев - Через триста лет после радуги

Полтора года полярной жизни сделали жестче его лицо, исчезла деревенская его припухлость, и тем более выделялись глаза его, наполненные изумлением перед миром.

Зимовка и антарктическая работа убрали лишнее и оставили основное.

Он успел загореть во время перехода через тропики, успел «прибарахлиться» во время захода в Танжер и Касабланку, и теперь это был загорелый крепыш Васька Прозрачный в сногсшибательном костюме, плащ через руку, в другой чемоданчик, — всегда он был легким, не отягощенным собственностью человеком.

Он растерянно покрутился среди обнимающихся, целующихся, тараторящих людей и пошел к выходу.

— Вась, Василий! — крикнул ему вслед бородач, обнимающий за плечи старушку маму. Но Прозрачный сделал вид, что не слышит.

Он остановил такси. Сел на переднее сиденье рядом с водителем.

— Поедем в аэропорт.

Пожилой таксист окинул его привычным взглядом, тронул машину с места.

— С Антарктики?

— Оттуда.

— И в Ленинграде задержаться не хочется?

— Еще вернусь, — широко улыбнулся Васька. — Кореш у меня из связи ушел. Найду и вернусь вместе с ним.

Он вытащил из кармана шикарные сигареты, вздохнул и спросил:

— «Беломорчика» не найдется? Фабрики Урицкого.

Шофер протянул пачку «Беломора».

— Возьми себе!

От Васькиных сигарет шофер отказался:

— Ты это тоже оставь. Оставь при костюме. Такой костюм требует.

— Механик Лев Клавдиевич уговорил. Ты, говорит, должен быть современным человеком, Прозрачный. Ты, говорит, на переднем фронте науки.

Васька сидел у Никодимыча.

— Писал, — сказал Никодимыч. — Писал и теперь пишет.

Он достал с книжной полки какой-то толстый научный том. Мелькнула надпись: «Никодимычу от верного ученика».

В томе были запрятаны замызганные конверты.

— От Лены прячу, — пояснил Никодимыч. — Она тут уборку по временам затевает.

— Так, — сказал Васька. — А прятать зачем?

— Он ослеп. Совершенно ослеп. Преподает географию за Полярным кругом. Он, видишь ли, убежден, что Лене лучше забыть про него.

— Понятно, — Васька налил в рюмки еще коньяка.

Они сидели по-домашнему в тесной комнате Никодимыча и толковали, положив локти на стол.

— А вы как считаете? — спросил Прозрачный.

— Я ведь уже не тренер. Ушел. Решил, что взгляды мои устарели. И потому не могу вмешаться. Может быть, если бы я раньше ушел, Сашка бы не ослеп. Хотел я красиво уйти с горнолыжного горизонта. Оставить после себя.

Васька отодвинул свою рюмку и встал:

— Вот что, я их сведу. Разлетелись шестеренки, но я их сведу.

— Как? — спросил Никодимыч.

— Отпуск четыре месяца. Денег хватит. Я ее в мешок посажу и…

— А надо?

— Не знаю. Я не умом. Я движением души буду действовать. Где адрес Лены? И какой к ней подход?

— Никакого, — сказал Никодимыч. — Скажи, что адрес Сашки тебе известен. Билет помоги купить.

— Я сам с ней полечу. Для присмотра за этими дурачками...

— Таких девушек нет, Вась, — сказал Никодимыч. Или очень немного.

Васька накинул пиджак, висевший на спинке стула. Затянул распущенный галстук.

— Девятая специальность, — пошутил он. — Васька в качестве свата.

…Море входило здесь в берег широкой бухтой. Сашка сидел на поросшем травой обрывчике. За спиной с косогора шла дорога, и по дороге пыльно катили грузовики. Солнце садилось. Сзади подошел тот самый конопатый парнишка с выбитым зубом.

— Сапрыкин? — не оглядываясь, спросил Сашка.

— Я!

— Садись рядом.

Пацан сел рядом с Сашкой.

— Вы как меня узнали?

— По дыху, — серьезно ответил Сашка. — Я, брат, любого мальчишку за сто метров узнаю по дыху. Помолчи!

Сапрыкин все так же обожающе глянул на Сашку, прихлопнул рот.

— Солнце садится?

— Садится, — ответил Сапрыкин.

— Бухта гладкая?

— Гладкая.

— Видишь зеленый луч? Смотри на бухту.

— Вижу, — искренне соврал рыжий Сапрыкин.

Сашка молчал.

— А к вам дядя и тетя приехали. Кра-асивые оба! — вздохнул Сапрыкин. — Это правда, что он был в Антарктиде? А тетя ваша жена? Она, значит, Нютке мамой будет? Или нет?

Сашка молчал. Он стиснул руками неизменный свой прутик так, что побелели суставы.

— Иди, Сапрыкин, домой, — глухо сказал он. — Я посижу один.

— А все равно они вас найдут. — Сапрыкин был безжалостен.

— Это ты прав, — сказал Сашка. Он поднялся. Сапрыкин шел рядом.

— А песню не будем петь? — спросил Сапрыкин.

— Какую?

— Какую всегда. «Дрожите, королевские купцы и скаредное лондонское Сити. На шумный праздник, на веселый пир мы к вам придем… придем?» — отчаянным фальцетом завопил Сапрыкин. — А дальше забыл.

— «Мы к вам придем незваными гостями. И никогда мы не умрем, пока качаются светила над снастями».

— Незваные гости — это они?

— Они не гости, Сапрыкин. Они напоминание.

— О чем?

— Потом объясню.

— А пингвины все-таки не хохочут, Саш. Потом, когда я уж познакомился с ними, были, значит, моменты. Один момент капитальный был, — говорил Васька Прозрачный.

— Слышал по радио. В тундре был и про твои подвиги слышал.

— Ну-у, это не то говорили. Там, значит, так… — неожиданно Васька осекся. — Когда магазин закрывается?

— Зачем тебе магазин?

— Ну-у зайду узнаю зачем. Я пошел.

Сашка стоял у окна. Лена сидела на диване у стенки. Хлопнула дверь.

— Здравствуй, Лен, — сказал Сашка.

Она молчала. По лицу ее текли слезы.

— Ты какая сейчас?

— Очень красивая. — И голое ее был голосом прежней Ленки.

— А я какой?

— Старый и безобразный.

— Ага, — согласился Сашка и неожиданно широко улыбнулся. — Теперь верю, что ты красивая.

— Не красивая, а обворожительная. А ты босяк.

— Согласен, — смиренно сказал Сашка.

Васька Прозрачный, наплевав на шикарный костюм, сидел на ступеньках крыльца и был своим человеком среди своих же людей.

— Не согласен, — говорил он. — «Вихрь» — мотор капитальный. Ему надо дейвуд внизу подпилить, где выхлоп, и никакого заноса не будет. Утверждаю.

— Где подпилить-то?

— Эх! Давай завтра с утра. А потом на охоту двинем. Идет? Я, понимаешь, среди льда по траве стосковался.

Он встал, забрал со ступенек бутылки шампанского и пошел к дому.

— С ума сошел, Вась, — сказала Лена.

— А чего? Пусть постоит, поленится. Тем более что завтра я вас покидаю. Двигаю в тундру. На лодке. Уже договорился.

— Сапсегай сейчас близко со стадом. Навести старика, — попросил Сашка.

— Это дело! — горячо откликнулся Васька. — Обязан я его повидать или нет?

Сапсегай и Васька Прозрачный сидели у небольшого костра. Был конец полярного лета — время желтой травы, желтого воздуха, желтого неяркого солнца. Где-то в тундре неотрывно кричал журавль. Замолкал, и снова печальные трубные звуки плыли над тундрой.