Аякко Стамм - Путешествие в Закудыкино

А гордиться действительно было чем. Я во всяком случае ничего подобного в жизни не встречал. Прямо посередине довольно обширной площади, окружённой со всех сторон старыми покосившимися зданиями, высилось грандиозное сооружение. И не просто сооружение, а самый настоящий фонтан. В центре его располагалась гладкая мраморная площадка, из которой, как символ плодородия, рос невиданных размеров и невероятной реалистичности гранитный фаллос. Рядом, застыв в откровенной позе эротического танца, как бы возле шеста, красовалась обнажённая девица пышных мясистых форм, всеми прелестями обратившись к вокзалу, будто бы призывая гостей города к открытости и демонстрируя им особое, нелицемерное гостеприимство. Самому же городу от щедрот её оставалось лицезреть только большой апетитный зад танцовщицы. По периметру фонтана располагались четырнадцать русалок, сжимающих сильными, мускулистыми руками свои перси, из которых прямо на фаллос извергались разноцветные нити воды. Сам же символ плодородия время от времени выплёскивал из недр своих мощную, высотой в пятиэтажный дом струю, рассыпающуюся в апогее разноцветными брызгами.

– Ндравится? – в третий раз спросила старушка-гриб. – В Москвах-то ваших такого небось не видывал?

– Да-а! – ответил я двусмысленно. – Такого действительно я ещё не видывал.

– То-то уж! Красиво, правда?

– Да чего же тут красивого? Пошлость какая-то! И кто же эту гадость слепил?

– Тише, тише ты, охальник… расшумелси тут… – зашептала старушка-гриб, прикрывая рот ладошкой. – Оно, конечно, страмно, чаво уж, – произнесла она совсем тихо, стараясь дотянуться к моему уху. И вдруг, как будто осмелев, заговорила в полный голос, озираясь по сторонам. – Это же сам Президент велел! Это ж… как его… искусство, во!

– Как? Президент? Какой президент?

– Как это, какой? Во какой! Настояшчий! Нашенский! Он когда приезжал к нам в город по случаю освящения храма святого Вафлентина…, с патриархом вместях приезжали, да-а…, то тако вот прямо и сказал: «А чёй-то у вас, – говорит, – площадь-то пуста совсем? Нехорошо, – говорит, – непорядок! Грязюка везде, – говорит, – надобно, – говорит, – тут построить чё-нито, хочь хвонтан чё ли, в честь праздника святого ентого, ну, Вафлентина стал быть». А у нас и взаправду хвонтанов-то энтих отродяся не было. Жили себе как-нито без них, жили, не тужили. А тут как приспичило! Чувствуем – надо! Ну, нельзя же так! Нехорошо! Как-нито Ивропа! Надо же ж растить над собой, не при царях же живём! Свободы надо и ентого, как бишь его, ну, чтобы у каждого было право своё, во как! Вот начальство-то наше покумекало-покумекало и решило – будем строить хвонтан ентот. Президент-то самолично прислал к нам сюды сваво…, ну, архитехтура…, да как бишь его, горемычного? … ну, главный там у них по статУям… грузинец чё ли, али наоборот, армян. Вот он ентот хва… хво… – слово иностранно тако, не припомню – ну, в общем, член ентот с бабой и слепил. А чё, красиво получилося, жизненно тако, – и снова тихим шёпотом, еле слышно, – хочь, конечно, и страмно. Тьфу! Да людям ндравится. Ввечеру-то весь город сюды ломится. Всё боле молодёжь, но и в возрасте есть тож. Целуются тута, трутся, слышь ты, титьками дружка о дружку – прямо теахтур. Мне с вокзахлу-то хорошо всё видать.

Некоторое время мы молчали, слушая, как вода журчит в фонтане.

– Я те, милок, так скажу, у нас теперя всё как у людей. Не то что раньше, при коммунистах-то ентих, али при царях. Эксплаватировавали нас все кому не лень, а мы знай себе, терпи и пикнуть не моги. А щас жизня-я, как парно молоко на киселе. У нас уже, если хочешь знать, как в ваших Москвах. Во как! И четырнадцато хвевраля выходной тож! Вот! Народно гулянье, праздник, вафлентиновки енти дружка дружке дарим. А чё, как положено, всё по закону, как у людей.

Она вдруг замолчала, задумалась и продолжила, заговорщицки хихикнув.

– Хи-хи. Слышь, милок, раньше-то, давно уж, при царях ещё дело-то было, день такой был, Юрьевым звался. Мне бабка моя сказывала, а ей еёйна бабка. Так вот, в ентот самый Юрьев день послабление выходило мужику-то. Он, мужик значить, мог от барина сваво уйтить куды хошь и найтить себе другого, получшее. А теперя вот, хи-хи, ентот Вафлентинов день заместо того учинили. Стал быть и бабы, значить, и девки даже, могут от своих мужиков уйтить и других себе сыскать. Да-а! Право тако имеють! А коли, у кого мужика-то не было вовсе, ну, девки там незамужни ишо, дык гуляй с кем попало, под кого душа ляжет. Не возбранятся! Закон теперя такой.

– А мужики что ж?

– А чё, мужики? Они тож могут. Все могут. Равноправие!

– А как же семья, дети?

– Дык не насовсем ведь уходють-то, дурилка. Погуляють маненько и домой вертаются. А как же ж? Мы закон-то знам. Честь надобно беречь смолоду! Чё баловаться-то? Чай не в Америках там разных. Ты как знашь, а я тебе так скажу, святой Вафлентин ентот – воистину наш, рассейский святой, не какой-нито американец, али эфиоп. У нас даже икона его висить в церкве, прямо рядышком с Президентом. Вот!

– С кем?! С президентом?! А его-то за какие подвиги повесили?

– Што ты, што ты, милок, а иде ж ему ещё висеть-то как не в церкви? Он же главный тута, чай не мужик какой-нито. Вот так тебе Вафлентин ентот, а тута вот, посерёдке Президент. Большой такой, с саблей. А как же ж, закон-то знам. А бабы наши и девки тож потихоньку всё ему свечки носють и молются.

– Президенту?

– Да не, Господь с тобой. Президент-то живой ишо. Вафлентину ентому. Как помрёть, сердешный, так ему тож будуть свечки таскать.

– Валентину?

– Не-е, якось ты глупой. Вафлентин уж помре, давно ишо. А то чё ж ему свечки-то? Президенту! Ну, ты, на чё меня, старую, подбивашь? Чё тако говоришь-то? Ты, енто, как его, не крамольничай тут, не в парлахменте чай.

Я решил сменить тему, перевести её в другое русло, более значимое для меня.

– Так ты, бабушка, говоришь, всё тут знаешь?

– Яка я табе бабушка? – обиделась моя собеседница. – Я ишо старушка хочь куды! Мне сам мер наш вафлентиновку присылал, вот! Почётну! За безупречну работу на вокзахле. Бабушка! Ты хошь, не хошь, а я табе так скажу, нонче всяк имеет своё право на личну жизню, и мужики, и бабы. А я ишо пока, как никак, женшина.

– Ну, простите меня ради Бога, я не хотел вас обидеть.

– Да ладно, чаво уж там, – подобрела она сразу, – али я не вижу, парень ты хорошай, вежливай. Только я табе так скажу, ты приезжай к нам на четырнадцато хвевраля – девку табе сыщем. Девки у нас хороши, ядрёны, заводны. А нито ступай взавтре в церкву, прямо с утра, тамо девок много будет и молодух тако ж. Все глазёнками так и зыркають, мужуков сабе ишшуть. Мер наш строго следит за ентим, ну чтоб народ в церкву-то ходил, Президенту кланялси, и каждой девке мужика штоб. Эта, как его, дерьмографическа политика, во! А сичаса ночь. Ночью у нас тихо, спят усе, порядок-то знам.