Кэтрин Портер - Корабль дураков

— Но тут ничего не сообщают о здоровье тех, кто пострадал во время вчерашних развлечений, — обратилась к Дженни миссис Тредуэл. — Интересно, как они себя чувствуют.

— Кажется, получилась веселенькая история, — сказала Дженни. — Говорят, танцовщица, которую зовут Пастора, напала на Уильяма Дэнни с кухонным ледорубом. А тот долговязый швед стукнул Рибера пивной бутылкой по голове. Я все это мельком слышала сейчас, когда гуляла по палубе.

И вдруг, ни с того ни с сего, миссис Тредуэл рассмеялась — не громко и не то чтобы легкомысленно, нет, искренне, весело, с истинным наслаждением, да так заразительно, что тихонько, неуверенно засмеялась и Дженни; вообще-то при ее настроении ей было вовсе не до смеха, и она даже не понимала, почему смеется.

— Значит, та маленькая плясунья его все-таки поколотила?

— Так он сам говорит, уж наверно, ему виднее, — сказала Дженни.

И они еще посмеялись блаженным, безжалостным смехом, откровенно радуясь, что несносный малый получил по заслугам.

— После этого я почти готова заново поверить, что есть на свете справедливость, — сказала Дженни.

И вдруг побледнела, лицо опять стало тоскливое, напряженное. Миссис Тредуэл увидела, что к ним приближается Фрейтаг, и непринужденно, без малейшего смущения пошла прочь своей удивительно плавной походкой, будто ее несли не самые обыкновенные мышцы, как у всех людей. А Дженни осталась и ждала, пока Фрейтаг не подошел к ней и не заговорил. Он близко наклонился к ней, сказал мягко:

— Я о вас беспокоился.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, — сказала Дженни.

— Я вас разыскивал по всему кораблю. Где вы были?

— Да в разных местах, — сдержанно ответила Дженни. — Тут на корабле при всем желании надолго не потеряешься… Ох, как мне надоело! Как бы я хотела сойти в Виго! Но у меня нет испанской визы.

— Не надо охать, — успокоительно произнес Фрейтаг. — Не так уж все плохо. Вам совершенно не из-за чего расстраиваться.

— Ну, что вы об этом знаете? Скажите мне, скажите, что случилось?..

— Посмотрели бы вы на себя! — сказал Фрейтаг. — Вы очень странная девушка, Дженни. У вас сейчас такое лицо, будто вам только что вынесли смертный приговор. Послушайте-ка, — продолжал он запросто, по-братски, и таким же спокойным движением, как старший брат, легонько взял ее за локоть, повернул, вывел на середину палубы и зашагал с нею рядом. — Может быть, вы мне не поверите, но ничего не случилось, ничего, ровным счетом ничего. Очень об этом жалею, но оба мы слишком много выпили; я никуда не годился, а вы… вы были вовсе не в себе, так сказать, витали в облаках; Дженни, все это получилось, пожалуй, скучновато, безусловно нелепо, нам обоим тут не о чем думать, и не стоит об этом вспоминать. Вы меня слушаете? — Он наклонился и внимательно заглянул ей в лицо.

Дженни остановилась как вкопанная и, к его изумлению, весело, от души рассмеялась.

— Вот глупость! — сказала она. — Стало быть, ничего. Из-за вас я попала в такой переплет — и все зря! Хоть было бы ради чего! Вы-то можете про это больше не думать, а вот Дэвид будет думать до конца жизни. Вчера вечером он нас видел… видел что-то такое, что его совсем подкосило, по-моему…

— Ну, если он за вами шпионит и подглядывает, так очень жаль, что не увидал чего-нибудь похуже, — дерзко сказал Фрейтаг.

Дженни долго молчала, потом медленно отошла от него на несколько шагов.

— Так мне и надо, — скучно, ровным голосом сказала она. — Всего хорошего.

По лицу ее отнюдь не видно, чтобы она раскаивалась, и простилась она, мягко говоря, без тени смирения, с кривой усмешкой отметил про себя Фрейтаг. Не вдруг удалось ему отделаться от самолюбивой досады и странной обиды, вызванных этим ее нежданным высокомерием. В который раз он напомнил себе, что в этой девчонке нет ничего хорошего — подумаешь, ничтожество, смотреть не на что, просто капризная, пустая, дерганая американка, только пыжится, воображает себя художницей, хочет придать себе важности… но как он ни старался ее принизить, ничто не успокаивало уязвленного самолюбия и не утоляло жажду хоть какой-нибудь да мести. Он совсем уже перестал злиться на миссис Тредуэл за то, что она прежде некстати наболтала Лиззи… в сущности, он теперь был немного зол на нее за другое: ни разу она не пыталась сделать еще хоть малый шажок вперед в их двусмысленных полуприятельских отношениях, а недурно было бы ее поддразнивать, давать щелчок за щелчком (у него есть для этого множество уловок!) — не слишком сильно, чтоб не охладить вовсе, а как раз настолько, чтобы подогреть в ней охоту его покорить. Он был очень доволен, когда она с легкостью согласилась еще раз с ним позавтракать, словно после того первого завтрака между ними уже установилась какая-то близость, а кончилось тем, что она просто ушла, отвернулась от него так же грубо, как Дженни, хотя, казалось бы, она — женщина более воспитанная; что ж, возможно, все американки грубы. Фрейтаг помотал головой, будто хотел вытряхнуть из нее неудобные мысли… лучше думать о Мари, но вот что странно: чем ближе встреча с нею, тем туманней и мимолетней возникает перед ним ее образ. О чем тут, собственно, думать? Мари есть Мари, она его ждет, они возобновят свою жизнь с того самого места, на котором ее прервали… да нет же, ничего они не прерывали, эта их разлука не в счет, просто получился перерыв в обиходе, в привычной доброй, теплой повседневности их супружества — но разве в супружеской жизни что-то может перемениться или пострадать, если на время люди поневоле расстались? Фрейтаг глубоко вздохнул, шумно перевел дух.

В баре сгорбился над кружкой пива Хансен и смотрел в нее, точно в разверстую могилу. Испанцы за столом пили кофе, Рик и Рэк поминутно запускали лапы в сахарницу; все они, молчаливые, угрюмые, поглощены были только собой. О корабле и пассажирах они и думать забыли, со всеми делами на борту покончено, больше незачем как-то выказывать свою ненависть и презрение. В своей угрюмости все они как-то отупели и погрустнели, словно победа обошлась им слишком дорого и вымотала все силы. Фрейтаг мельком оглядел посетителей и прошел через бар, не останавливаясь: среди этой публики и пиво пить не стоит, не будет в нем никакого вкуса.

Возвратясь в каюту, Дженни застала Эльзу на диване с книгой. От нечего делать пошла к умывальнику вымыть руки, спросила:

— Что вы читаете?

— Библию, — отрешенно сказала Эльза, не поднимая глаз.

— Вы уже завтракали?

— Да, — ответила Эльза. — Там были испанцы, и, когда мы проходили мимо них, мама сказала довольно громко: «Осторожно, берегите кошельки!» — но они притворились, что не слышат. А папа, бедный, так мне его жалко стало, наверно, хотел пошутить и зашептал, что, если мама будет так разговаривать с такими иностранцами, они всадят ему нож в спину, а мама возьми и скажи в полный голос по-испански, что ворами их мало назвать, они-то всех называли гораздо хуже. Я чуть не умерла, — неожиданно докончила Эльза.