Меир Шалев - Вышли из леса две медведицы

Никому из них это не удалось, и после того, как они вышли из воды, я спросила, разрешается ли учительнице тоже участвовать в соревновании. Они захихикали, и кто-то из них спросил:

— Что, учительница Рута, мы наконец увидим вас в купальнике?

— Не совсем, — сказала я. — Я люблю плавать в коротких штанах. И я спорю, что нырну даже дальше буйка.

Кто-то сказал:

— А я спорю, что нет.

Я спросила:

— На что спорим?

Он сказал:

— Учительница Рута, я дам вам шекель за каждый метр, который вы пронырнете дальше буйка, а вы дадите мне шекель за каждый метр, на который вы не доплывете до него.

Я спросила, кто еще спорит, и поднялись еще десять рук.

Ну, продолжение вы можете сами себе представить. Я вошла в воду до талии, сделала им ручкой «Привет!», нырнула и через три с половиной минуты, которые напугали их до смерти, вынырнула на двадцать — тридцать метров дальше буйка. Помахала им рукой, набрала воздуха и вернулась под водой на берег.

Они были потрясены.

— Ну, вы прямо ас, учительница Рута. А что еще вы умеете делать?

Хороший вопрос. Действительно, что? Говорить. Причем бесконечно, как вы уже, наверно, обратили внимание, Варда. И еще я умею ответить как следует тому, кому это причитается. Что называется, «отрезать», как я отрезала тогда Хаиму Маслине в бассейне. И я умею ждать, долго ждать, я двенадцать лет ждала возвращения моего первого мужа, и его стоило ждать. Я также неплохо умею плакать, но в первых трех занятиях я особенно сильна.

Мои ученики, обиженные и возбужденные, как только могут обижаться и возбуждаться взрослеющие старшеклассники, снова стали нырять, и самый любимый мой ученик, Офер Маслина — кстати, сын того самого Хаима Маслины, — при этом едва не утонул. Этот Офер, надо вам сказать, был парень в своем роде особенный. Не самый лучший мой ученик и тем более не самый прилежный, но самый необычный и самый интересный. Было в нем нечто такое, что я очень ценю и люблю, — голова, устроенная иначе, чем у других. Я бы сказала, что он сумел победить тот генетический материал, которым наделила его семья, ублюдочная во многих поколениях. Расскажу вам случай, который произошел у меня с ним на одном из моих уроков. Помните, в Танахе есть история о пророке Елисее, который проклял детей, смеявшихся над его лысиной. Они смеялись над его лысиной, он их за это проклял, а когда пророк кого-то проклинает, то обязательно следует наказание: «Двое медведиц вышли из леса и растерзали из них сорок два ребенка». Так написано в Танахе [63] 4 Цар. 2, 24. В ивритском оригинале Библии дословно сказано: «И вышли из леса две медведя…» В русском (синодальном) переводе эта ошибка исправлена и написано: «Две медведицы», но в ивритском оригинале она осталась до сих пор, потому что по еврейским правилам священные книги не подлежат исправлениям. Мы тоже попытались сохранить ее — в виде «Двое медведиц». Интересно, что, когда автор Меир Шалев вынес эту ошибку в ивритское заглавие романа, его поступок побудил Академию языка иврит выступить с разъяснением, что в древности числительные мужского и женского рода различались не очень четко. (Автор, кстати, с этим разъяснением не согласился, полагая написание «двое медведиц» ошибкой, хотя и «красивой».) . Сейчас, когда я вам это рассказываю, я думаю — жаль, что бабушка Рут не могла так проклясть тех детей, которые бежали за ней, когда она шла в поле за трактором, и смеялись над ней.

Ну, не важно. Когда я разбирала с ними этот отрывок, особенно тяжелый для меня из-за Неты, я сказала им, что пророк Илья, учитель Елисея, обычно более нетерпимый и жесткий из них двоих, не поступил бы так ужасно с детьми и, уж конечно, не из-за насмешек над его лысиной. И тут вдруг Офер прервал свое обычное занятие (он все время рисовал в тетрадке такие маленькие рисуночки, кучу маленьких улиток, тесно прижатых друг к другу) и поднял руку.

— Да, Офер, что ты хотел спросить?

(А про себя: «Какой славный мальчик!»)

И снова вслух:

— Да, Офер, я жду?

(А про себя: «Я, осиротевшая медведица Рута, сама бы вышла из леса тебя растерзать».)

— Учительница Рута, — спросил он, — если в самом Танахе написано «двое медведиц», почему вы ругаете нас, когда мы говорим «двое девочек» или «двое мороженых»?

Я посмотрела на него, пытаясь понять, то ли он умничает, то ли в самом деле не понимает, и сказала:

— Ты прав, Офер. Но «двое девочек» или «двое мороженых» — это ошибка уродливая, а «двое медведиц» — ошибка красивая. Некоторые писатели дорого дали бы, чтобы сделать такую красивую ошибку.

И вдруг почувствовала, что от моей диафрагмы к сердцу, точно пузыри из пучины, подымаются совсем другие слова: «Как ты, Офер, такая же красивая, как ты сам, Офер. Кажется, мне не стоит смотреть на тебя».

Ну, не важно. Вернусь к тому пари на берегу Кинерета. Офер набрал воздуха, нырнул и исчез, и прошли минуты полторы, и я вдруг поняла, что это уже чуть многовато для мальчика, поднялась с песка и крикнула: «Офер!» — а потом: «Что с ним случилось? Кто-нибудь видит его?!»

И тут мы увидели, как из воды появились его руки, которые метались из стороны в сторону, точно призывая на помощь. За руками появилась его макушка, потом мальчик погрузился вновь, но на наше счастье оказалось, что он довольно близко. Я бросилась в воду, подплыла к нему, схватила и потянула к берегу, а потом несколько учеников помогли мне вытащить его по мелководью на песок. Здесь его вырвало, и он пришел в себя. И тогда ребята начали пересмеиваться: «Это он представляется. Он просто хотел, чтобы учительница Рута сделала ему искусственное дыхание изо рта в рот».

Офер смутился, а я сказала:

— Не думайте, что из-за этой небольшой драмы я забыла о нашем пари. — И обошла их всех со своей соломенной шляпой, этакая Рута-приставута: — Кладите свои шекели! Сюда, прошу!

Кто-то спросил:

— Учительница Рута, что ты сделаешь с такими большими деньгами? — А потом добавил — Может, пригласишь нас в бар на кружку пива?

Я сказала:

— Учительницы не накачивают своих учеников алкогольными напитками. — А про себя: «Хотя я и в этом могла бы легко победить вас всех».

На следующий день я отдала все эти деньги школьной секретарше, чтобы она купила на них какие-нибудь книги для нашей библиотеки или пробирки и горелки для лаборатории, и думала, что поступила абсолютно правильно, но ребята обо всем рассказали родителям, и те пожаловались директрисе: как это учительница спорит на деньги со своими учениками? А Хаим и Мири Маслина, наши соседи за забором, вообще завопили: «Она чуть не утопила нашего сына!» В общем, поднялся шум. Директриса вызвала меня «для серьезного разговора», инспектор записал мне замечание в личное дело, и в конце концов мне все это осточертело и на ближайшем родительском собрании я вернула каждому родителю эти несколько шекелей его ребенка и надеюсь, что эту торжественную церемонию они не забыли по сей день.