Ион Агырбичану - «Архангелы»

Трактирщик с женой метались, суетились, перебрасываясь короткими словами, на мгновение распрямлялись, чтобы перевести дух и торопливо вытереть пот. Обращаться с посторонними вопросами к трактирщику Спиридону было бесполезно. Молодой писарь из сельской канцелярии, худой и бледный юноша с едва пробивающимися усиками, отважился было спросить:

— Как делишки, бадя Спиридон?

— Уф! Черт бы все побрал! — злобно буркнул трактирщик. — Всю душу вымотали!

Уже по третьему разу на все четыре стороны луга отправляли новые бочки. Люди, словно обезумев от жажды, набрасывались на них и опоражнивали в мгновение ока. Многие, завладев стаканом, не выпускали его из рук, пока трижды не выпивали до дна. Подростки лет четырнадцати, не зная, чем заняться, затевали на траве возню и потасовки: и они хлебнули изрядно пива. Каждый на праздничные развлечения припас в кармане несколько злотых. То тут, то там можно было увидеть бледное лицо, поникшую фигуру: видно, хлебнули люди лишнего и маялись головной болью.

Крашеными яйцами бились детишки не старше десяти лет. Это была их забава. Для тех, что постарше, пестрые яички не представляли уже никакого интереса. В стороне мальчонка лет четырех усердно колотил палкой по старой акации, приговаривая: «Христос воскресе из мертвых!» В другой руке он крепко держал красное яйцо. Увлеченный своим делом, никого вокруг не видя, он, казалось, был самым главным посреди этого пестрого веселого мира.

За столом дьячка опорожнили первую бутылку. Если мимо проходил кто-либо из почтенных односельчан, все дружно говорили: «Христос воскресе!»

Василе и Мариоара еще танцевали. Можно было подумать, что Лэицэ и не собирается прекращать этот танец.

— Ох, молодость, молодость, — вздохнул дьячок. — С чем ее сравнить, батюшки?

— С парой стоптанных башмаков, — засмеялся отец Мурэшану, не сводя глаз с танцующих.

— Очень мне нравится ваш сынок Василе! Таким же лихим танцором и я был когда-то.

— Нужно и ему чуточку поразмяться, — вставила попадья.

— Он, прошу прощения, уже «хору» отплясал! — заметил дьячок.

— Вот как! — воскликнул священник, весьма довольный, что Василе повеселел. Он подозревал, что сына расстроила нотация, прочитанная по поводу проповеди. Ему казалось, что и сегодня Василе из-за этого не в духе.

— Да, плясал. А по правую руку от него была дочка Прункула. Знаете, о чем я думаю, отче?

— Наверное, об «Архангелах»? — усмехнулся священник.

— Нет. Пусть себе пребывают на небе. Здесь, на земле, все, что было мне суждено, я перепробовал. Думаю я о дочке Прункула. Как бы она подошла Василе! Жаль, что отец ее в школе не учил. А то стала бы попадьей, все село бы ею гордилось.

— Хо-хо-хо! — засмеялся священник. — А куда меня? Из села выгнать?

— Вэлень и двух священников прокормит. Особливо если молодой будет зятем Прункула.

В этот момент с красными, как пионы, щеками, вернулись танцоры.

— Я плясала с влюбленным молодым человеком! — воскликнула Мариоара, усаживаясь на стул. — Теперь и у меня под ногами словно уголья.

— Ради бога, Мариоара! Что ты такое говоришь? — укоризненно воскликнула попадья.

Девушка удобно уселась на стуле, выпила стакан минеральной воды и, пожав плечами, ничего не ответила матери.

Василе сделал вид, что ничего не слышал, и пригласил танцевать другую сестру, Анастасию. Девушка тут же вскочила, улыбнулась матери и убежала с братом.

Мариоара не успела еще отдышаться, как перед ней возник с поклоном распорядитель танцев, бледнолицый, с черными живыми глазами мужчина лет тридцати шести. Мариоара без колебаний встала и пошла с распорядителем.

— Теперь весь мир у ее ног, — произнесла попадья и вдруг рассмеялась сквозь слезы. — Эта девица никогда не устанет плясать, — добавила она, вытирая глаза.

— Господь бог являет свою радость во всех ваших детях, — торжественно провозгласил дьячок, поднимая стакан с вином.

— Аминь! — отвечал священник. Все чокнулись и выпили.

— До дна, доамна! За это до дна надо пить! — обратился к попадье дед Гавриил, заметив, что та только пригубила вино.

— Если прихлебывать по глоточку за каждого из детей, — улыбнулась попадья, — до дна и выпью. Не беспокойся!

Священник заказал еще вина. Дочери возвращались к столу, но тут же новые танцоры приглашали их, так что за столом постоянно сидели и выпивали только трое. Василе разошелся. Казалось, зажигательные танцы бурлят у него в крови. Он пригласил одну из крестниц отца Мурэшану, потом другую. В редкие перерывы между танцами он появлялся у стола, чтобы выпить стакан вина, разбавленного водой.

Среди танцующих было много господ: письмоводитель Попеску и его писарь Брату, трое гимназистов, несколько неизвестных, адвокаты, врачи, даже офицеры, приехавшие из города специально на праздник. У каждого в Вэлень были знакомые, у которых приезжие оставляли свои дрожки или пролетки.

За длинным столом, который до сих пор стоял свободным, несмотря на то что за другими негде было присесть, рассаживалась семья Иосифа Родяна и его гости. Адвокат Стойка еще не закончил своего разговора со студентом Унгуряном, а потому они, не присев, мерили друг друга взглядами. Петре Стойка запальчиво продолжал:

— Никогда не быть тому, о чем ты говоришь! Понятно? Никогда. Свободные связи с женщинами — чудовищная аморальность. Понимаешь? Это было бы возвращением к животному состоянию, из которого с таким трудом выбралось человечество. Это было бы унижением самого сокровенного в нашем существе. Понимаешь? Все, что ты говоришь, абсурд! — заключил он, взмахом руки давая понять, что у него нет больше никакого желания обсуждать этот вопрос.

— Колоссально! — произнес Унгурян, показывая широкие крепкие зубы.

Адвокат сердито посмотрел на него, сел и тут же затеял разговор с доктором Принцу.

Словно из-под земли возник трактирщик Спиридон и отвесил низкий поклон Иосифу Родяну. Он делал вид, что никуда не торопится.

— Ну, что у тебя есть? — спросил Родян.

Трактирщик повторил названия вин.

— Принеси рислингу.

— Неси в ведре, дорогой, — добавил Прункул.

запел густым басом Унгурян.

Эуджения и Октавия с женихами отправились поближе к танцующим. Эленуца сидела молча и с удивлением смотрела на широкое народное празднество. Ей казалось, что радуется не только шумная толпа, но и земля, и прозрачный воздух. Она не слышала, о чем толкуют рядом с ней; ей представлялось, что ее медленно окутывает светлое облако. Здесь, под этим высоким голубым небом, в окружении еловых лесов, отливающих серебристым блеском, какими ничтожными представлялись ей вдруг все ее невзгоды! Какая пропасть разверзлась между их домом и широким божьим миром! Новые чувства вдруг захватили ее душу.