Арнольд Цвейг - Радуга

Вполне здравое замечание — Рози Мюллер не может не согласиться с этим. В ее нежном сердце борются противоречивые чувства; плохо скрываемый страх перед бедностью и нуждой, материнская нежность и супружеская любовь восстают в молодой женщине против предложения продавщицы, но, с другой стороны, она пришла сюда, чтобы купить шляпку; в конце концов Рози покоряется… Правда, теперь словно невидимый магнит притягивает ее к основанию колонны. Нет, она не в силах забыть о портфеле и думать только о том, к лицу ли ей шляпка, идет ли она ей! На месте ли портфель, на месте ли ее сокровище — вот что страстно волнует душу Рози, вот в чем ее главная забота. Но нельзя недооценивать и продавщицу, даже если та говорит «шебя» и «шударыня»; разумеется, хорошенькая смуглянка, обслуживающая Рози, заметила ее состояние. Ведь знание психологии, коль скоро это касается покупателя, также входит в круг ее обязанностей, к тому же она сама берлинка и девушка не промах. От кожаного чудовища следует избавиться, иначе покупка не состоится. И вот с той убежденностью, которая сама по себе служит лучшим аргументом, девушка с теплыми карими глазами еще раз бросается на штурм.

Сударыня может без всяких опасений положить свой портфель на прилавок, там стоит Хедвиг, она за ним посмотрит. Здесь еще никогда ничего не пропадало, сударыня сама видит, у нас ничего нельзя унести. И на Хедвиг можно положиться; сударыня все время отвлекается, пусть она перестанет тревожиться, и тогда она очень быстро выберет себе подходящую шляпку.

Оглядев прилавок, большое свободное пространство между несколькими штабелями шляпок, Рози Мюллер переводит взгляд на Хедвиг; ученица, такая серая, помятая и неприглядная, производит на нее в высшей степени ненадежное впечатление, но Рози все же послушно кладет портфель — все свое достояние — на прилавок. Послушно? Да, послушно. Ибо Рози не в силах противостоять убежденному тону продавщицы, ее красноречию; она запрятывает свои опасения в самые дальние уголки сознания, чувствуя себя скованной, словно человек, который, долго и придирчиво выбирая, не нашел в магазине подходящего товара, а теперь не в состоянии удрать от продавца и выйти на улицу, пока не купит что-нибудь совершенно бесполезное.

Портфель лежит на прилавке, на натертой до блеска деревянной поверхности, окруженный справа и слева ворохом шляпок, и Рози теперь целиком отдается выбору, спрашивая себя, что купить; шляпку, похожую на колокольчик, с маленькими круглыми полями, право, очень миленькую, или же шляпку-амазонку, которая хотя и вдвое дороже, но придает ее личику благородство, видимо всегда ему присущее, но до сих пор еще не проявившееся в полной мере. Молодая хорошенькая продавщица оказалась вполне на высоте; ее дама во что бы то ни стало должна решить вопрос в пользу дорогой шляпки — такова задача продавщицы. Они без конца примеряют, выискивая все новые зеркала, при этом они непринужденно разговаривают и расхаживают взад и вперед по залу. И Рози Мюллер, преданная всей душой Гильдебранду, надевает на себя шляпку-амазонку за пятнадцать марок, хотя знает, что покинет этот магазин со шляпкой за шесть марок девяносто пфеннигов.

Но что случилось тем временем? Ведь не с портфелем же? Да нет, ничего. Просто у Хедвиг, стоящей за прилавком, от скуки закрываются глаза. Хедвиг переутомлена, она устала от роста, как часто бывает в ее возрасте, устала от стояния и от этого сухого горячего воздуха. В два часа у нее перерыв на обед — осталось еще четверть часа; тогда она сможет закусить в столовке и размять свои бедные растущие кости. А портфель? Ах, да. В нем что-то есть… По счастью, к прилавку, к ее прилавку, подходит покупательница; эта солидная и энергичная женщина до сих пор спокойно разглядывала шкафы с детскими шляпками, шляпками для маленьких девочек. Вот она вынимает несколько шляпок из штабелей, которые громоздятся на прилавке вокруг свободного пространства. Теперь свободное пространство тоже приходится использовать; вскоре оно все загромождено шляпками — белыми кокетливыми шляпками, украшенными розочками, лентами, бантиками. Покупательница со светлыми глазами спрашивает Хедвиг о ценах. А когда Хедвиг отвечает ей, эта дама — или, может, она простолюдинка — качает головой; она находит, что цены слишком высоки. Там, сзади, она видела шляпку подешевле. Не принесет ли ей барышня вон ту? И Хедвиг торопливо выполняет ее просьбу. Хедвиг в восторге, что она чем-то занята; она приносит то ту, то эту шляпку, достает шляпки с правой и с задней полки, снимает их со стола около колонны. Одним словом, Хедвиг обслуживает. А в это время смуглянка-продавщица воюет с Рози за шляпку-амазонку; вон у того большого зеркала при ярком дневном свете должен быть сделан окончательный выбор между скромной маленькой шляпкой-колокольчиком и между этой, чуть заметно, но вдохновенно изогнутой шляпкой-амазонкой. И хотя девушка уже видит, что покупательница решит в пользу шляпки подешевле, она готовится к последней атаке.

Кто помешает той даме или простолюдинке вынуть из коричневого портфеля кошелек и положить его в свою сумочку, где он, по ее мнению, будет в большей сохранности? Или же быстро и энергично, привычным движением вскрыть конверт с деньгами и удостовериться… Но тут подходит Хедвиг. Раскрытого портфеля больше не видно за ворохом белых невинных шляпок.

Тем временем спокойная, уравновешенная покупательница успела выбрать; ей выписывают чек; шляпку, показавшуюся ей сперва слишком дорогой, но поистине очаровательную, уносят к кассе; дама платит. Ну, конечно же, сударыня, лифт совсем близко. Деловито, с исключительным достоинством, держа в руках небольшой сверток, злая судьба Рози Мюллер спускается вниз, где, несмотря на затишье, как всегда, толчея. Люди входят и выходят.

А может, все произошло иначе. Как — одному богу известно! Быть может, на деньги польстилась невинная Хедвиг с голубыми скучающими глазами. Хедвиг, испытывающая тупое и вместе с тем неуклонное отвращение к затхлой атмосфере отцовского дома, от которой она готова избавиться любым путем. Украла Хедвиг? Но, боже милосердный, кто в наше время этого не делает? Разве дочь маленьких ограбленных людишек, у которых благодаря гениальной финансовой политике отобраны последние крохи, не впитала в себя опыт двух пятилетий — военного и послевоенного? Разве она не прониклась сознанием, что наш гибнущий мир держится только на незаконном обогащении, мир, наступивший после войны, когда пара башмаков считалась целым состоянием, а носовые платки — недосягаемой роскошью, когда за новую рубашку платили девичьей честью, когда в гостиницах крали все, что не запиралось, а в частных домах даже то, что было под замком. Одно движение руки и пять минут страха — вот самое наглядное и точное определение слова «кража»; одновременно оно может служить и объяснением и инструкцией. Кто помешает пятнадцатилетней девушке, у которой, откуда ни возьмись, появились и сообразительность и проворство, смелым движением переправить кошелек из известного нам портфеля в одну из бесчисленных картонок, стоящих позади прилавка; ведь здесь нет ни единого человека, которого можно было бы опасаться. Кто помешает этой девушке исследовать конверт с деньгами, нет ли в нем еще ценностей; впрочем, к чему ненужный риск? Уже при беглом взгляде видно, что в кошельке лежит стомарковая бумажка, открывающая перед Хедвиг неограниченные возможности, как только она ее разменяет. Но не падет ли на Хедвиг подозрение? На нее? Да нет же. Ведь Хедвиг такая бледная, такая серенькая; когда она стоит у шкафа с товарами, ее почти не видно. Крадет сама публика. Тех, кто стоит за прилавком, так контролируют…