Владимир Матлин - Красная камелия в снегу

Может быть, дело в том, что они евреи. Только не подумайте, что я против евреев или что-нибудь такое… Я против них ничего не имею, люди как люди, одни хорошие, другие не очень… В музее и раньше, в институте, у меня близкие подруги были еврейки. Но все же их отношение к России не совсем такое, как у меня или у той же Нины, вот в чем дело.

В общем, так или иначе, но когда примерно год назад у меня стали возникать разные мысли о том, как изменить мое положение, и мне понадобилась помощь, Нина была единственным человеком, с кем я могла говорить. К этому моменту стали ясны две вещи: жить дольше в Америке я не могу, просто не могу, это первое, а второе, что Ричард ни при каких обстоятельствах не отпустит Юрку со мною в Россию. Он даже не разрешил мне взять его с собой в тот единственный раз, когда я ездила проведать маму. Юрке было тогда два года, мама так хотела его повидать… Нет, не позволил! И прямо сказал почему: я, сказал, боюсь, что вы там останетесь навсегда.

Вот так и получилось, что мама, которая так мечтала о внуках, знакома с Юркой только по фотографиям. О ее приезде к нам врачи и слышать не хотят: длинный перелет просто доконал бы ее. Я часто говорю с ней по телефону, и фотографии слала, и видеофильмы. И кассетник ей подарила, чтобы могла Юрку видеть во всей красе. Конечно, деньгами ей помогала, на ее пенсию прожить невозможно, известно, какие там пенсии.

Наши телефонные разговоры длились часами, счета приходили астрономические, но Ричард переносил их мужественно, полагая, видимо, что это до какой-то степени альтернатива моей поездки в Россию. Я обсуждала с ней мельчайшие детали нашей жизни, а уж что касается Юрки… Как поел, как спал, как покакал, извините… Мои жалобы на тупость здешней жизни она выслушивала, но не поддерживала. Я знаю ее философию: ничто на свете не совершенно, и если ты получаешь что-то очень важное, то на остальное можно не обращать внимания. Таким самым важным, по ее мнению, была моя семья — муж и сын. И обеспеченная жизнь. А то, что я обалдеваю постепенно и превращаюсь в suburban wife, это она понять не в силах… В ответ на мои рассказы она рассказывала о себе: о болезнях, о врачах, о нужде, о знакомых — кто навестил, а кто не показывается. А не так давно сообщила такую новость: к ней стал захаживать Лобов. У него несчастье — умерла мать. Про меня расспрашивает, Юркины фотографии разглядывает, интересуется… Однажды, говорит мама, заплакал и сказал: «Испортил я себе жизнь, Анна Дмитриевна». Как трогательно… Лопух…

Да, мама не в силах понять всю унизительность моего положения: вроде бы живу в самой свободной, как считается, стране, а не могу распоряжаться собой и своим шестилетним сыном. Да и все остальное… В общем, постепенно мне это здорово стало действовать на нервы: что я — раба им?

Прежде всего я решила сходить к юристу и выяснить, на что я все-таки имею право. И как далеко простирается власть мужа надо мной и сыном.

Отыскать адвоката в Америке совсем не проблема, их повсюду как собак нерезаных. Проблема была в том, как удержать этот контакт в секрете от Ричарда. Ведь как бы я ни заплатила — чеком или кредитной картой, — счет в конце месяца попадет к мужу, и он обязательно поинтересуется, зачем мне понадобился юрист. Тут меня выручила Нина. Она согласилась заплатить адвокату своим чеком. Она была уверена, что ее муж не обратит на это внимание: Нина в тот месяц часто ходила с дочкой по врачам и платила им чеками. Ну, будет среди них еще одна еврейская фамилия — кто обратит внимание?

Этого Лифшица я выбрала наугад, по телефонной книге. Он оказался толковым юристом, хотя и несколько нудным. Ко мне он отнесся с особым участием, поскольку его бабушка «тоже русская, из Гродно-губернии». Он изучил мой брачный контракт и объявил, что согласно документу я не имею права вывозить за пределы Соединенных Штатов детей от брака с мистером Этвудом без специального согласия последнего. Ну, а если все-таки это произойдет, спросила я, озлившись вконец. Тогда, сказал он, мой поступок будет считаться уголовным преступлением, именуемым kidnapping, то есть похищение. Это уже не брачный договор, а федеральный закон, и тут речь идет о тюрьме. Пять лет, а то и больше.

Не помню, как я добралась домой, — так я была поражена. И взбешена. Ничего себе «свобода перемещения» — нельзя поехать домой с собственным сыном!.. Конечно, семь лет назад я подписала брачный контракт. Но разве я понимала до конца, о чем речь? Ричард просто подловил меня. «Подпиши, дорогая, здесь… и здесь, пожалуйста». Тоже хорош!

По дороге мне нужно было заехать за Юркой в детский сад. Воспитательница мисс Линси, увидев меня, просто испугалась. «Cathie! Are you О.К.?» Хорошо, что Ричард в тот вечер пришел поздно. Я успела обдумать все и, приняв решение, немного успокоилась. В общем, я решила пойти на риск. Не могла я себе представить, что меня обвинят в похищении собственного сына и посадят в тюрьму. Этого не может быть, это полный абсурд, убеждала я себя. Видимо, оставались еще какие-то иллюзии…

Почему я пошла на этот риск, чего я хотела? Ну, коротко говоря, хотела жить в своей стране, среди понятных мне людей, таких же, как я, как бы там несовершенны они ни были. (Между прочим, ничем не хуже разных других.) И пусть мой сын будет одним из них. Из нас. Пусть английский для него будет иностранным. И чтобы мне снова видеться с друзьями и говорить с ними по-русски на интересные мне темы. И чтобы меня называли снова Катей, Екатериной, а не Cathie.

А Ричард… Это чушь, то, что говорил его адвокат в суде, будто я хочу лишить его сына и тому подобное… Пусть приезжает к нам в Россию сколько хочет. Я понимаю, что он отец, и вполне уважаю его чувства. Но пусть и он считается со мною! Да, я пошла на хитрость, пыталась уехать с сыном без его согласия. Но ведь это он создал безвыходную для меня ситуацию, подсунув мне такой брачный контракт. Как можно теперь изображать себя жертвой?! Надо сказать, Лифшиц сумел все это изложить в суде, поэтому судья и назначил такое мягкое наказание — один год.

Боже мой, целый год…

Свой отъезд я готовила два месяца — в полной тайне от всех. Посвящена была только Нина, она помогала мне во всем. Прежде всего она расплачивалась за меня, где можно, чтобы мои траты не привлекли внимание мужа. Я рассчитывала сделать наш отъезд спокойным — без тяжелых объяснений, без драматических сцен, без надрывных расставаний. Я позвонила бы ему уже из самолета и спокойно бы все сказала. Так, мол, и так, если хочешь повидать сына, приезжай в Россию. В конце концов почему он должен жить в Америке?

Но вышло иначе…

День нашего отъезда помню до мельчайших подробностей. Накануне я приняла порцию снотворного, но спала плохо, мучили какие-то странные сны… Как после этого не верить в предчувствия?