Владимир Матлин - Красная камелия в снегу

Утром Ларри позвонил Нине:

— Слушай, вы ведь оба со Стивом работаете. А кто же с девочкой?

Нина слегка удивилась:

— Она в детском саду. Мы же вчера про это говорили.

— Верно, верно, я помню. Ну а в уик-энд?

— Мы со Стивом, естественно. А в чем дело?

— Я подумал… ну, может быть, вы тоже хотите отдохнуть немного. А я мог бы с ней… не знаю… пойти гулять, что ли. В парк. Или на пиццу в ресторан, она пиццу любит. Днем в субботу или в воскресенье.

Нина чему-то засмеялась.

— Спасибо, папа, очень мило с твоей стороны. Конечно, я ничего не имею против, но понимаешь, какое дело… У мамы, видишь ли, тоже проснулись родительские чувства. С опозданием на поколение. Она тоже хочет гулять с внучкой. Так что если субботу закрепить за нами со Стивеном (имеем же мы право побыть с дочкой), то вам с мамой достанется воскресенье. Уж как-нибудь договаривайтесь. Придется вам гулять втроем. — Она снова засмеялась. — Как муж с женой вы не очень-то ладили, может, в качестве дедушки-бабушки легче договоритесь?

Снега не было всю зиму, а в середине марта выпало в один день сразу больше фута. Наш пригородный поселок, такой обычный и прозаический со столбами электропередачи и бензоколонками, превратился в сказочное царство Снежной королевы, и подданные королевы, наши соседи, закутанные в шарфы и платки, прорывали красными лопатами дорожки от своих домов до улицы.

Я беспокоился, что погода нарушит наши планы. По многолетней семейной традиции в этот день, первый день весны по календарю природы, мы ожидали гостей. Отмечали мы не языческий праздник равноденствия, а совпадавший с ним день рождения нашей мамы.

Сколько помню себя, помню этот праздник. Помню, как дарил ей поздравительную открытку собственного изготовления: надпись печатными буквами и красный цветок на фоне синего неба. Сколько мне тогда было? Помню, как хлопотал отец, накрывая стол на двадцать человек — нож справа, вилка слева, стулья одалживали у соседей. Это было в Москве. Мама сновала на кухню и обратно — веселая, стройная, белозубая, темноволосая…

Шли годы, я женился, и брат женился, и за столом, помимо маминых друзей, появились наши жены, а позже и дети. А потом мы уехали, и в первый день весны за столом народу бывало уже не так много — в основном семья. Отец накрывал стол человек на десять, к соседям за стульями уже не ходили, да в Америке это и не принято. Потом не стало отца…

Но традиции долговечней людей, в этом их смысл, они передаются из поколения в поколение. Наш семейный праздник сохранился, только отмечать его стали у меня дома. Теперь я накрывал праздничный стол — нож справа, вилка слева. Стульев хватало с избытком. И по-прежнему я дарил маме красный цветок, но не нарисованный, а настоящий: перед нашим домом возле самого крыльца рос дивный куст красной камелии. Подчиняясь закону весны, расцветал он каждый год точно к маминому дню рождения.

Однако в нынешнем году все складывалось неудачно из-за несвоевременного приступа зимы. Везде лежал снег, куст камелии напоминал огромную белую подушку. Я прокопал тропу от дома до улицы, но что толку, когда улица была непроезжей. Как доберется до меня брат? Неужели придется нам в этом году отмечать праздник вдвоем с женой?..

А праздник в этом году был совершенно особый — мы впервые отмечали мамин день рождения без нее. Еще год назад она сидела в этот день с нами за столом — прямая, со снежно-белой головой — и снисходительно улыбалась нашим попыткам превзойти друг друга в красноречии. А под конец неожиданно сказала: «Вы должны понять, что я очень старая… Вот вы благодарите меня за заботу и все такое… Сегодня мне хочется поблагодарить вас, потому что забота о вас — это и есть моя жизнь». Она помолчала, оглядела всех нас, притихших и удивленных, и, остановив свой взгляд на вазе с камелиями, добавила: «И спасибо за цветы. Они совершенно прекрасны».

Через три месяца мы ее похоронили…

Брат с женой все же добрались. Они оставили машину на обочине шоссе и последнюю милю шли пешком по колено в снегу. Так что обедали мы вчетвером, а ведь когда-то в этот вечер не хватало стульев…

Впервые за столом было грустно. Из-за снега не доставили почту, так что мы даже не получили обычных открыток от детей. Мы говорили о маме, о ее жизни и кончине, о детях, своих и брата, которые предпочитают жить и учиться в Техасе, Калифорнии, Орегоне, — где угодно, лишь бы подальше от дома. Перед тем как ложиться спать, мы долго стояли у окна, любуясь светящимся под луной снегом, и молчали.

То, что произошло со мной дальше, я решаюсь описать после долгих колебаний, хотя все это так же реально и достоверно, как и то, что было раньше, — снежный день, прибытие брата, наш обед, молчание у окна… Я долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок, сбрасывал одеяло, снова укрывался. Жена сквозь сон недовольно ворчала: «Ты мне спать мешаешь». В конце концов, чтобы не беспокоить ее, я тихо сполз с кровати и прокрался вон из спальни в кабинет. Там я устроился на софе, укрывшись пледом, и сразу же уснул.

Спал я, кажется, совсем недолго и проснулся, как от толчка: я почувствовал, что в комнате кто-то есть. Я приподнялся и в бледных отсветах снега, проникавших через тонкою занавеску, увидел маму. Она сидела в кресле у письменного стола и смотрела на меня. На лице ее была такая знакомая мне грустная снисходительная улыбка.

Что я испытал в тот момент? Трудно описать. Во всяком случае, совершенно определенно я не был испуган — ведь от мамы может исходить только добро. Скорее всего, мои чувства можно назвать радостным удивлением. Мы молчали, глядя друг на друга, потом я спросил:

— Значит, ты жива?

Она улыбнулась и покачала головой.

— Но тогда… Как же тогда?.. — Язык плохо подчинялся мне, голос был хриплым.

— Собственно говоря, что ты так удивлен? — Ее голос звучал тихо, певуче. — Сколько раз ты говорил нам, что ничего невозможного в загробной жизни не видишь. Что жизненная энергия не исчезает, только переходит в иное состояние. Цитировал книги по-английски. Ты забыл?

Конечно, я помнил эти доводы из книг, вроде «Жизнь после смерти». Но одно дело рассуждать за обеденным столом, а другое дело…

Я постарался овладеть собой.

— Скажи, с какой целью ты пришла? Ты хочешь что-нибудь спросить? Узнать о нашей жизни?

Она опять улыбнулась:

— Глупый мальчик. Я все о вас знаю. Гораздо больше, чем вы сами знаете.

— Тогда… тогда ты хочешь нам сообщить что-то важное? Предупредить об опасности?

Она перестала улыбаться.

— Это невозможно. Да и не нужно, потому что то, что вы считаете опасностью и злом, на самом деле есть добро. Но только вы это понять не можете.

— Почему?