Наталья Арбузова - Не любо - не слушай

Юлиана Аркадьевна, мне бы к детям съездить… и мать повидать. Поджала губы: ни Алену, ни Тосю ночевать я не оставлю… ладно, Вадим Петрович улетает на два дня в Амстердам… поезжай, справлюсь. Небось справишься! Денис, подай-принеси! А домой позарез нужно: вдруг на всю жизнь в тюрьму. Весна в начале, снег не сошел. Ой, не обойдется – заест обида, сто раз с ума сойду. В Пустоше вербочка над озером проклюнулась, лед на мелком заливе треснул – пришлось обходить. Воздух трепещет, будто на ухо шепчет: Бог с ней, пускай живет… нет, обе в пекло пойдем. На крыльцо шагнула с деньгами в руке, чтоб мать сразу не убила – год я скрывалась. Аньки нет, живет с каким-то в Черустях. Отец лежит – ни работать, ни пить не может… свое выпил. И Женькин помер, не дожил до пятидесяти. На похороны мой приезжал – сюда не зашел. Пристрелила бы, было бы из чего. Мать деньги считает – руки трясутся, я обоих детей на коленях держу. Глажу и думаю: чтой то я людей извести хочу? Их ростишь-ростишь, вон какие бледненькие. Молотком по башке пристукнуть – много ума не надо. Дала им по конфетке и утихомирилась.

Через проходную бежала – поздно было, охранник мне дверь отпирал. Вошла в переднюю – свет горит. Должно быть, хозяин прилетел из Амстердама, где у него дама. Споткнулась обо что-то, подняла молоток… руки в липком… Господи, кровь. Разум помутился – бросилась с молотком в спальню. Лежит моя разлучница, головушка размозженная… и ключ в замке ворочается… Вадим Петрович. Упала замертво на ковер, очнулась в наручниках.

Она себя утопит. Тянет ко мне угловатые руки: «Гражданин следователь, Константин Иваныч… я убила… мыслью убила, ненавистью… про молоток подумала – так и вышло… черт за меня сработал». Придется вызвать черта на очную ставку. Топит ее и хозяин, охотно подтверждая любую версию – нынче одну, завтра другую. Вадим Петрович, молоток Ваш? – Мой. – Ольга говорит: у них такого старья нет. – Значит, Ольга привезла из Шатуры. – Из Пустоши, Вы хотите сказать? – Да, в сумке… специально. – В ее сумку не влезает. – В чем угодно… в пакете, в кармане, в рукаве… устал уже! – Ведь Ольга знает, где у Вас инструменты… подробно описала. – Знает, к несчастью… даже лучше меня. – Зачем же было везти? – Сумасшедшая… немотивированные поступки. В общем, хозяина первоначальная версия вполне убеждает, а меня нет. Явилась Ольгина мать – законченная алкоголичка, и тоже услужливо топит, дура набитая: «Деньги прислала… большие… потом еще сама привезла… откуда столько?» Оказалось – в пределах Ольгиной месячной зарплаты. Просто мать в таких масштабах не мыслит… рубит сук, на котором сидит. Ольга не безумна – одержима раскаяньем… самого замысла не вынесла… устрашилась. Но положенье ее незавидное. Момент наступления смерти в пределах точности его определения совпадает со временем возвращения подозреваемой. Оля, ты черта убегающего не видала? – Я сама думала, как через проходную ночью уходить… решила сделать подкоп к оврагу у забора. Проверил наутро – есть подкоп! осыпался, мальчик лет семи его расчищает малышовой лопаткой, а гувернантки болтают в отдаленье. Как тебя зовут? – Паша. – Ты копал? – Я только подправил… совсем немножко – Зачем? – Убежать от Алины Степановны, в овраг или куда угодно. – Давно тут существует лаз? – Обнаружил в понедельник, как из школы пришел. – Не раньше? ты уверен? – Я каждый день с этого угла в овраг гляжу. Из оврага пахло ожившим ольшаником, птицы переговаривались о птичьих своих делах. Паша, ты тут никого чужих не видал? не находил чего-нибудь такого? Подает мне ржавую жестянку. – Не то… хотя бы пуговицу. С готовностью начинает отрывать свою – я его останавливаю. Оля, как ты думаешь, кто мог сделать подкоп? – ОН… мысли мои подслушал… нельзя никому смерти желать… ты поди вырасти… а то убивать. И тут я ЕГО увидел, кудрявого, в тельняшке, с демонически поднятой правой бровью. Прошел мимо милиционера… глаза отвел. Ввалился в следственное помещенье, фамильярно похлопал по плечу оторопевшую Ольгу. Отступил на пару шагов, вытянулся в струнку, отрапортовал: свободный художник Глеб Поймин добровольно прибыл для дачи показаний по уголовному делу.

Конечно, я как следователь был на похоронах, фотографировал потихоньку. Вадим комментировал скупо: родственник покойной… мой компаньон… и т.д. Ольга ни одного имени не вспомнила, не всех даже знала в лицо. Теперь Глеб Поймин достал пачку фотографий, сделанных самолично старым ФЭДом - художественно проработанных портретов, одиночных, парных и групповых. Назвал имена и выдал досье. В основном юные красавцы – держат Юлиану под локоток, с одной стороны или с обеих. Постепенно из путаницы лиц выделилось одно мужское, улыбчивое и наглое. Узурпируя мои функции, Глеб сунул фотокарточку Ольге в нос и резко спросил: кто? Опустила голову, не ответила. Те же и Глеб Поймин… мне предлагалось гнать по следу парня, послужившего яблоком раздора.

Безутешный вдовец разглядывает Глебовы фотоработы. Да, Юлиана с учениками… преподавала английский… (давно и неправда, попробовала и не потянула, Глеб говорил) если позволите, я возьму… удачные снимки… (ради Бога, они уже в компьютере) вот деньги на непредвиденные расходы по ведению следствия (взял, конечно, дают – бери, а бьют - беги). Выпроводив Вадима, немедля запросил по своим каналам координаты Дениса Подпругина - лошадиная фамилия – Глеб знал неточно. Позвоню из дома… по дороге придумаю неофициальный предлог для разговора, со ссылкой на Глеба. Не зажигая лампы, постоял у раскрытого окна с решеткой, сквозь которую текли прозрачные сумерки. Поехал к себе на Новокузнецкую. Шел переулком, давя наметенные ветром островки тополиных чешуек. Подметки и ранты облеплены, балдею от запаха… несу на себе всю тяжесть весны и не знаю, где ее сбросить. Послышалось быстрое шуршанье, будто змея нападает. Автомобиль с выключенными фарами ринулся на меня, прижимая к стенке. Я с размаху стукнулся крестцом о железную дверцу – она распахнулась… упал на пару ступенек вниз, в слабо освещенный коридор. Машина чиркнула крылом о притолоку и бесшумно смылась. Я поднялся – куртка разорвана чуть не пополам, кисть руки разбита в кровь, но голова варит. Так рьяно не защищают честь покойной жены… Вадим замешан, и Денис тоже… я обложен своим же ведомством сверху и с боков. Жизнь моя сейчас гроша ломаного не стоит, а надо бы исхитриться получить со вдовца настоящую цену его вины. Ольгой придется пожертвовать. Это я про себя сказал, не вслух, и мне ответили из полумрака: ни фига подобного, мы с тобой и Ольгу вытащим, и Вадима прижмем. Из недр полуподвального помещения выступил Глеб Поймин. Откуда он? не на Новослободской – на Новокузнецкой? Ответил на мой неизреченный вопрос: у друзей тут мастерская… пошли выпьем, снимешь стресс… это я дверь не запер, твое счастье. Читает мысли, словно Ольгин черт… у меня теперь свой экстрасенс для расследованья… дело будет – опасное, безденежное, чертовски увлекательное. Глеб меня облапил и повел к никогда не убираемому столу – для всех страждущих и алчущих. Я уснул под чумазым одеялом. Мне снились симпатичные черти, занятые распутываньем сетей и развязываньем узлов. Из глубин грезы жизнь представлялась занятной, но не ценной. Не Бог весть что… очень уж беречь смешно и некрасиво. Подумаешь, одна из многих реальностей… да их до фига и больше.