Тара Сивек - Присматривай за мной (ЛП)

— Хорошо. Ты поедешь в Метро, начнешь лечение и затем поправишься. Плюс, ты сможешь поехать в скорой помощи, возможно с очень сексуальными санитарами, — я сказала ей с улыбкой, пряча беспокойство подальше.

— Им лучше быть красавчиками. Онколог, который приходил, был жутко страшным, — смеясь, говорит она, беря меня за руку и сжимая мою.

Я стискиваю её и надеваю самую храбрую улыбку, которую могу изобразить.

— Я люблю тебя, Милашка, — мягко говорит она.

— Я тоже люблю тебя. Все будет в порядке. Вот увидишь.

Песня заканчивается, и я заставляю себя присоединиться на последних нотах поздравительной песни.

— О Боже, ты слышал о Джоше Мендельсоне? — дядя Зэндера спрашивает с полным ртом торта.

— Городским пьянчужкой? Кто-нибудь слышал, что он натворил? — Мэри округляет глаза.

— Стойте, я что-то пропустил, что произошло? — вставляет один из двоюродных братьев.

— Этому идиоту следует жить в реабилитационном центре. Я не понимаю, почему они его выпустили, — с горечью в голосе говорит Мэри. — Он только получил пятый штраф за вождение в нетрезвом виде и ударил кулаком шерифа, который его остановил.

Гул недовольства раздается за столом. Я слушаю, как они жалуются на мужчину, который является отцом Лорен Мендельсон, с которой я ходила в старшую школу. Я видела этого мужчину только один раз, когда в десятом классе подвозила Лорен после школы. Я особо ничего о нем не знала, но по разговорам, похоже, что он мог быть копией моего отца. Мне приходится сдержаться, чтобы не реагировать на их слова.

— Этот парень просто зря занимает пространство. Как можно превратиться в такого лузера? Можете себе представить, что значит жить с ним в одной семье? Они, вероятно, совсем унижены. Я не представляю, как они вообще могут показываться в городе. Им следует переехать. Очевидно, что он безнадежен. Он будет позорить семью, а его семья будет отвечать за его поступки, — с отвращением говорит отец Зэндера.

Я не была подругой Лорен в школе, но я знаю, что она чувствует. И это не унижение. Её не волнует, что весь город сплетничает о её отце за куском торта. Её волнует, что её жизнь пошла под откос, а она не в силах это остановить из-за её отца. Она смотрит на человека, который её растил и любил, и думает о том, почему он поступает так и причиняет боль всем остальным. Она думает, почему он любит её недостаточно сильно, чтобы не пить. Мне неожиданно хочется прийти к Лорен и сказать ей, что я её понимаю. Больше всего мне хочется уйти из комнаты подальше от болтовни об алкоголиках. Очень больно видеть, как люди, с которыми я только познакомилась, и которые мне сразу понравились, судят человека, которого совсем не знают. Мысль о том, что если бы они знали о моем отце, они бы поменяли отношение ко мне и осуждали меня, разбивает мне сердце.

Мне пришлось вспомнить тот день, когда маме поставили диагноз лейкимии. И было достаточно больно, но это уже слишком. Меня вдруг охватывает приступ клаустрофобии. Как будто стены в этой комнате приближаются ко мне, и мне не хватает воздуха. Я разворачиваюсь и быстрым шагом выхожу из комнаты, не обращая внимание на голос Зэндера, на его зов. Когда меня уже не видно с кухни, я бегу через дом к парадной двери. Я распахиваю её настежь и выбегаю на теплое солнышко. Я сбегаю с крыльца по ступенькам и добегаю до середины двора. Я останавливаюсь, когда отхожу на достаточное расстояние от дома и могу вздохнуть.

Я обхватываю руками живот, я пытаюсь взять себя в руки. Я подставляю лицо солнцу, закрываю глаза. Я позволяю светлым лучам согреть моё лицо и стереть холод, который пробил меня, пока я находилась в кухне родителей Зэндера.

Я высунула голову за стену, как советовала доктор Томпсон, а теперь мне хочется снова спрятаться за ней. Мне хочется забраться на ту сторону, где я уверена, что никто не причинит мне боль своими словами или действиями. Где я могу слушать о том, как люди жалуются на пьяниц, и на меня это никак не действует. Где я могу веселиться со счастливой семьей и не ненавидеть то, что стало со мной из-за того, что я потеряла.

Доктор Томпсон солгала. Как только я вышла за рамки зоны комфорта, кирпичи, которые я тщательно составляла, стали рассыпаться. Как только я сделала шаг навстречу и позволила Зэндеру войти в мою жизнь, от моей защиты не осталось ничего, кроме развалин и облака пыли.

Домик из Лего

— Я знаю, что мы недавно затрагивали эту тему, но в свете произошедших событий, ты считаешь, что новые люди в твоей жизни это именно те, с кем ты можешь поговорить, когда ты особенно подавлена или в замешательстве? Теперь ты чувствуешь, что у тебя есть кто-то, кто выслушает и поддержит? — спрашивает доктор Томпсон.

Острая боль пронзает грудь. Я вспоминаю, как легко мне было бы ответить на этот вопрос год назад. Я тру ладонью в том месте, где чувствую боль. Мне даже не пришлось бы задумываться о новых людях, потому что старые меня полностью устраивали.

— Эддисон? Ты ощущаешь, что теперь у тебя есть надежная группа поддержки? — снова спрашивает доктор Томпсон, привлекая мое внимание. Я отвожу глаза от снежной фигурки, которую она использует как пресс для своих бумаг на столе, и перевожу взгляд на неё.

— Я ничего не знаю о них, поэтому не знаю, могу ли я им доверять. Мне близка Мэг, потому что у нас похожие проблемы. В Зэндере есть что-то такое, от чего мне с ним комфортно, и это заставляет меня чувствовать, что я могу ему доверять. Я не знаю, хочу ли ему доверять. Я не знаю, могу ли ему доверять… Я просто ни в чем не уверена, — жалуюсь я.

— Я знаю, у тебя был тяжелый год, особенно по отношению к самым близким людям. Почему бы тебе не рассказать мне немного о том, как эти люди тебя предали, — спрашивает она, скрещивая ноги и располагая руки на коленях.

— У меня было много близких друзей. Одну девочку я называла своей лучшей подругой. Хотя, они не объявлялись с похорон. Неделю после её смерти они звонили каждый божий день, чтобы узнать как у меня дела, — сказала я, ковыряя кутикулу. — Моя тётя на похоронах сказала, что, хотя она не сможет заменить мне маму, она все равно будет звонить мне каждый день, чтобы проведать меня и сказать, что она меня любит. Она позвонила два раза. Я не говорила с ней уже несколько месяцев.

Я стиснула зубы, стараясь не заплакать. Легче справиться с обидой, чем с грустью.

— Я слышу раздражение в твоем голосе. Ты злишься из-за того, что твои друзья и твоя тётя не звонят тебе? Не узнают, как твои дела? — спрашивает она и делает пометки в своем линованном блокноте.

Не глядя на неё, я пожимаю плечами.

— Думаю да. Я имею в виду, ведь так и есть. То же самое касается остальных членов семьи. Как только основное событие закончилось, все вернулись к работе, учебе, к своим делам, чем бы они не занимались. Они продолжили жить дальше. Им не приходит в голову, что есть люди, которые просто не в состоянии сделать так же.