Иржи Кратохвил - Бессмертная история, или Жизнь Сони Троцкой-Заммлер

— Погоди, но он же, батюшка, подверг тебя тестированию. Он испытал твою добросердечность. Твою человечность, а может, и мягкотелость, понимаешь?

— Испытал меня, говоришь? Что ж, я не вижу в этом ничего плохого. Вокруг полно мошенников, так что нельзя кидаться на шею первому встречному.

— Именно это ты и сделал. Или ты просил его кидаться тебе на шею? Вспомни-ка, ведь он первый заинтересовался тобой! Знаешь, тесты придумали в Америке, в американских военных училищах. Но при помощи тестов еще и подбирают людей для выполнения какого-нибудь специального задания. Тестирование всегда таит в себе умысел, который вряд ли заключается в том, чтобы сидеть в пивной.

— Да, я все понял, — ответил батюшка, по-прежнему уважавший меня как учительницу.

Однако учительницей я уже давно не была. После того, как я сбежала из школы на Антонинской, чтобы стать гувернанткой Савы Паржизековой, мне совершенно не хотелось вновь возвращаться к преподавательской работе. И я нашла себе место в Городской библиотеке, в отделе каталогизации. И именно там — спустя несколько дней после первого визита к нам нового батюшкиного знакомого — застал меня директор библиотеки. Склонившись над карточками каталога, я усиленно размышляла о том, что же мне так не нравится в батюшкином госте, и я бы, наверное, размышляла об этом до сих пор, если бы директор, который был вдобавок поэтом, не окликнул меня:

Я еле заметно вздрогнула, когда меня оторвали от моих дум, и вместо ответа задала ему удивительный вопрос:

— Вы слышали о ком-нибудь, кого звали бы Филипп Красивый?

— Разумеется, барышня Троцкая. Помимо французского короля Филиппа IV, прозванного Красивым, можно назвать еще брненского башмачника Филиппа Красивого, который сыграл столь омерзительную роль в кровавой свадьбе в Домашове. Неужели вы об этом не слышали? Ведь с тех пор прошло всего четыре года.

— Нет, не слышала, потому что четыре года назад я еще служила в семействе инженера Паржизека, куда не долетали шум и гам внешнего мира, ибо господин инженер настаивал на том, что в процесс воспитания его дочери не должны вторгаться мерзости жизни. Поэтому во всем доме нельзя было отыскать ни единой газеты, по радио нам разрешалось слушать только концерты, и господин инженер собственноручно обыскивал всякого, кто входил в дом, а потом подвергал все найденное тщательной цензуре.

— Фу, ну и нравы! — сказал поэт и директор в одном лице. — Тогда я поведаю вам об одной выдающейся мерзости жизни — о кровавой свадьбе в Домашове.

И я узнала, что четыре года назад в Домашове сыграли свадьбу лучший друг Филиппа Красивого и его, Филиппа, невеста. Дважды оскорбленный бывший жених подстерег свадебный поезд, когда тот из церкви в Домашове направлялся в дом невесты в Ржичках, так вот, он поджидал свадебную повозку на скале за Домашовом, и рядом с ним лежали два заряженных скорострельных ружья, и когда свадьба наконец показалась, он с этой высоты преспокойно перестрелял жениха, невесту и всех, кто был в повозке, так что она потом примчалась в Ржички набитая свежатиной, а кони были запятнаны человеческой кровью.

— И что стало с Филиппом Красивым?

— Он тут же покончил с собой.

— А как он выглядел? Не был ли у него случайно нос картошкой, а вот здесь, под левым глазом, не темнело ли родимое пятно?

Мы пошли в архив и отыскали там газетную подшивку четырехлетней давности, а в ней — фотографию убийцы. Директор и поэт взглянул на меня с недоумением.

Когда я вернулась домой, он уже сидел там, и тогда только я заметила, что его глаза напоминают нацеленные на вас дула двустволки. И батюшка немедленно радостно сообщил мне, что вот Филипп приглашает всех нас на свадьбу, причем не на простую, ведь его бывшая невеста выходит за его лучшего друга. Он будет там в качестве гостя, и он зовет и нас, своих хороших друзей. А потом батюшка взял кувшин, мол, надо сходить за пивом и вирджинскими сигарами. Матушка готовила в кухне ужин, так что я осталась с нашим гостем наедине.

— А теперь слушайте меня внимательно, господин Красивый. Предположим, дьявол шепнул вам, что если вы еще раз устроите кровавую свадьбу, повторите ее, так сказать, на кровавый бис, то он в аду сделает вам некоторые послабления…

Гость молча поднялся и откланялся.

— Что вам еще от меня надо? — спросил он раздраженно, когда я проводила его до самой улицы, а там еще и придержала за рукав.

— Отведите меня к этому вашему дьяволу.

Он пожал плечами и отвел меня к самому обычному дому на Янской улице, совсем недалеко от нас.

— Четвертый этаж, первая же дверь напротив лестницы. Засим желаю вам всего наилучшего.

…Когда он подошел к двери и отворил мне, от него воняло кислой капустой. Он сразу понял, кто я. И снял с гвоздика ключ.

Мы поднялись на лифте на последний этаж, с помощью того самого ключа отперли дверь на чердак и брели по нему какое-то время, путаясь в развешанном белье. «Вот дерьмо!» — пожаловался дьявол после того, как чьи-то еще мокрые подштанники залепили ему физиономию и он налетел на балку. Через слуховое окно мы вылезли на крышу и пробрались на ее плоскую часть. Оттуда открывался прекрасный вид, все Брно было как на ладони.

— Потанцуем? — предложил он мне, но я промолчала, и он в одиночестве принялся кружиться высоко над городом. И лишь тогда я в точности убедилась, что он хромой. Мне все еще было неясно, зачем я пришла к дьяволу и что хочу отыскать здесь, зато его не одолевали никакие сомнения.

— Взгляните вон на тот дом, — показал он, громко прищелкнул пальцами, и крыша дома откинулась, и стало видно, как под ней копошатся люди.

— Видите вот эту семью, что уютно ужинает? И вот этого незаметного человечка во главе стола? На первый взгляд ничего особенного, и все же вы смотрите на печально знаменитого коллаборациониста и доносчика, которого после войны объявят в розыск по всей стране.

— После войны? Какой еще войны? О чем вы говорите?

— Посмотрите сюда! — и он вскинул руку вверх и указал мне на тучу на небосводе, которая в ту же секунду начала вскипать, точно повидло, и, кипя, она меняла свои очертания, и из нее выныривали человеческие головы, целое волнующееся море голов, и я увидела огромные толпы, маршировавшие по городским площадям, и у всех людей были в руках горящие факелы, и из тучи раздавались треск и грохот, как из мегафона. А потом туча снова вскипела, точно повидло, и превратилась в армию, гигантскую армию из повидла, что гнала куда-то свои танки, бронемашины, пушки, вооруженную до зубов пехоту и эскадрильи истребителей и бомбардировщиков, заклейменных испоганенными крестами. И из тучи вновь несся грохот, как из мегафона. А потом я увидела города, что разламывались пополам и исчезали во тьме, а посередине бурлили пылающие воронки и пузыри, и они все увеличивались, пока наконец один из них не начал стремительно расти и не закрыл собой всю панораму, а из тучи, как из мегафона, не понесся долгий противный свист.