Леон Юрис - Суд королевской скамьи, зал № 7

На смену объявленным войнам пришла война против себя самого и своих собратьев, которая делает свое дело быстрее, чем прежде на полях сражений.

Молодежь отбросила и растоптала множество прежних обычаев и этических норм. Обществу давно пора было избавиться от лицемерия, расизма и ложных сексуальных ценностей. Но, яростно выкорчевывая старое, молодежь разрушила великие ценности и мудрость прошлого, не создав ничего им взамен.

Что могу сделать я как писатель? Боюсь, очень немногое. Ведь я видел, как ради лживых похвал из уст лжепророков литературу, искусство, музыку низвели до уровня какого-то безумного извращения, символа отчаяния и растерянности. Посмотрите на эти танцы. Послушайте эту музыку.

Но мое дело — писать. На мою долю остается единственная надежда — что мне удастся заткнуть пальцем хоть одну течь в плотине, которая протекает в миллионе мест.

Мне казалось, что, если бы я смог создать в своем воображении один американский город и описать его историю и жителей во всех возможных аспектах, с самого начала до наступления упадка, это могло бы стать наиболее ценным, что я способен сделать. В своей новой книге я хотел вычленить и исследовать некую самостоятельную единицу, входящую в состав целого, чтобы, изучая ее, в какой-то степени достичь понимания тысяч других таких же единиц.

На сбор материалов и превращение их в роман должно было понадобиться три-четыре года. Ванесса скоро закончит свою военную службу в Израиле, приедет ко мне в Созалито и поступит учиться в университет в Беркли, где, кстати, и я буду искать материалы для своей книги.

Бен? Он теперь „сеген-мишне“ — лейтенант военно-воздушных сил Израиля. Я горжусь им. И боюсь за него. Но я верю, что после такого обучения, какое прошел мой сын, он будет летать лучше, чем мы с братом.

Меня поддерживает мысль, что, открыв для себя Израиль, мои дети имеют теперь чистую, незамутненную цель в жизни — выживание нашего народа.

В конце концов, спасти человечество может только одно: если достаточное число людей станет жить не ради себя самих, а ради чего-нибудь или кого-нибудь другого.

Меня теперь часто приглашают выступать. Недавно я получил приглашение на один семинар для начинающих авторов и три дня отвечал на их вопросы.

„Ну конечно же, писателем может стать каждый. Я научу вас. Вот вам лист бумаги — пишите“.

„Как это делается? Очень просто. Вы плотно усаживаетесь задом на стул и начинаете“.

Когда пришла моя очередь сказать речь на банкете, я вышел на трибуну и обвел взглядом взволнованные, внимательные лица. „Кто здесь хочет стать писателем?“ — спросил я. Все подняли руки. „Тогда какого дьявола вы не сидите дома и не пишете?“ — сказал я и сошел с трибуны. Больше меня на семинары не приглашали.

Тем не менее евреи меня разыскали. Еврейская благотворительность всегда составляла непременную часть жизни моего отца и всей моей семьи. Заботиться о своих ближних — вот в чем наш секрет выживания. В нем — суть Израиля. Я помню, как давным-давно в каждой из еврейских лавочек на Черч-стрит в Норфолке всегда стояла „пушке“ — банка для сбора пожертвований на Палестину.

Должен сказать, что у евреев никогда не будет недостатка в поводах для сбора пожертвований. В 1965 году я сто шестнадцать раз выступал на собраниях, устроенных с этой целью. Все это я ужасно не люблю — от встреч в аэропорту и интервью для телевидения до ужинов в узком кругу крупных жертвователей, а когда мне надо выйти на трибуну, я пребываю в таком ужасе, что мне приходится накачиваться спиртным и транквилизаторами. Но после „Холокоста“ я теперь в моде, и мне очень трудно отказывать этим людям».

Милли, секретарша Эйба, открыла дверь, и вошел Сидней Чернофф — представитель Университета имени Эйнштейна, второго в Чикаго официально лицензированного еврейского учебного заведения.

— Мистер Кейди просил вам передать, что он на несколько минут опоздает. Подождите, пожалуйста, в его кабинете.

Так вот где он работает! Чернофф был в восторге. Он жадно впитывал мельчайшие подробности. Потрепанное кожаное кресло, видавшая виды пишущая машинка, заваленный безделушками письменный стол, фотографии двух детей в израильской военной форме. Потом об этом можно будет рассказывать целую неделю! Одна из стен была от пола до потолка обита пробковыми панелями. Надпись вверху гласила: «Марк-Твен-Сити, штат Калифорния». Под ней были приколоты листки бумаги с датами, цифрами и именами: все действующие лица, их семейные связи, вся политическая, промышленная и культурная структура городка.

Только подумать — целый город, рожденный в воображении!

На длинном столе у противоположной стены громоздились стопки книг, бумаг и фотографий, отражавших все мыслимые стороны жизни города. Отчеты о динамике численности национальных меньшинств, о наводнениях, пожарах и забастовках, о действиях полиции и пожарной охраны.

Осмотр святилища был внезапно прерван громким треском приближавшегося мотоцикла. Сидней Чернофф выглянул в окно и увидел, как перед самым домом какой-то хулиган наддал газу, потом заглушил мотор и слез. Господи Боже, да это Абрахам Кейди!

Чернофф постарался скрыть свое волнение, когда Кейди в высоких сапогах и кожаной куртке вошел, представился, плюхнулся в кресло, положил ноги на стол и велел Милли приготовить «Кровавую Мэри».

— Крутая у вас машина, — сказал Черноф, стараясь выразиться по-модному.

— «Харлей Спортстер 900», — отозвался Эйб. — С места берет, как наскипидаренный.

— Да, на вид он очень мощный.

— Мне иногда бывает нужно освежиться и проветрить мозги. Я уже два месяца выезжаю патрулировать с бригадой, специализирующейся на наркотиках. Страшное дело. Вчера вечером мы нашли двух мертвых детишек — двенадцати и четырнадцати лет. Передозировка героина.

— Ужасно.

— У этого мотоцикла только один недостаток — он не умеет летать. Мне никак не хотят выдать права пилота-любителя — придираются к глазу.

Милли принесла «Кровавую Мэри» для Эйба и чай для гостя. Тот отхлебнул глоток, одобрительно причмокнул пухлыми губами и осторожно перевел разговор на цель своего визита. У него был глубокий мелодичный голос суперинтеллектуала, привыкшего вести умные беседы. Кейди, конечно, помешан на своем мотоцикле, но он же великий писатель и должен понимать возвышенную речь собрата по культуре.

Перемежая свои слова выражениями на иврите, изречениями из Талмуда и цитатами из собственных бесед с другими великими людьми, Чернофф пустился объяснять, почему такой выдающийся человек, как Абрахам Кейди, должен сотрудничать с Университетом имени Эйнштейна. Намечается учредить несколько профессорских постов в области литературы и искусства, на что необходимо собрать пожертвования. В свою очередь, Абрахам Кейди получит глубокое духовное удовлетворение от сознания того, что способствует делу еврейского просвещения и культуры.