Мухаммед Аль-Али - Произвол

Один из крестьян, копавших могилу, Юсеф, сказал:

— Мы роем могилу не только пастуху, но и самим себе, своему человеческому достоинству. Бек спокойно застрелил бы любого из нас, а потом как ни в чем не бывало пошел бы к своим любовницам.

Когда могилу вырыли, пастуха положили на снятую с петель дверь и понесли на кладбище.

Впереди шел шейх Абдеррахман. Селение оглашали протяжные возгласы:

— Нет бога, кроме аллаха, и Мухаммед его пророк!

Женщины старались помочь несчастной Аюш и взяли на некоторое время ее детей к себе.

Похоронили пастуха уже перед вечерней молитвой, при свете фонарей, и после похорон все собрались на площади. Сердца крестьян пылали гневом и ненавистью.

— Когда же наступит конец произволу? Сколько еще будет терзать нас этот бек?!

— А что мы можем сделать?

— Нет дерева, равного аллаху по высоте, нет человека, равного ему по силе. Каждому злодею придет конец!

Тот, кто завел этот разговор, испуганно произнес:

— Говорите тише, чтобы староста и управляющий не услыхали. Когда-нибудь кончится этот гнет. Но когда — никому не известно. А может, и не наступит этот день. Только, сердцем чую я: вслед за пастухом и наш черед.

Взошла луна, рассекая тьму, залила призрачным светом поле и деревню. Управляющий с шейхом отправились в дом к Занубие и, едва переступив порог, попросили чаю.

Занубия пошла на кухню, размышляя вслух:

— Жаль беднягу. И жену жаль, совсем еще молодая, а уже осталась с кучей детишек на руках.

Занубия вернулась в комнату и сказала:

— Чай кончился, пойдите принесите.

Управляющий недовольно вскочил с места:

— Брат он тебе, что ты так убиваешься? Нам всем его жаль, но на все воля аллаха.

А шейх добавил:

— Что случилось, то случилось, а его уже не вернешь.

— Сказала же я, нет чая.

Управляющий был до такой степени взбешен, что стал всячески поносить Занубию, и вместе с шейхом они пошли к беку. Занубия проводила их взглядом, полным ненависти:

— Да падет на головы ваши проклятье аллаха!

На следующий день шейх проводил вдову на кладбище, укутавшись в черные одежды. Аюш несла на руках больную дочь, на плече у нее сидел сынишка, а следом шел ее брат, приехавший на похороны. Солнце уже было высоко, когда они дошли до кладбища. Шейх читал фатиху [9] Фатиха — первая сура Корана. , а брат Аюш молился. Вдова выплакала все слезы, и сейчас глаза ее были сухи.

— Аллах не пошлет горя большего, чем суждено испытать нам. Терпи, — говорил шейх. — Ради детей терпи.

Аюш, ко всему безучастная, постояла у могилы и побрела домой. Шла и все оглядывалась, ей чудилось, будто муж зовет ее.

— Что же нам теперь делать? — спрашивал шейха брат вдовы.

Но шейх говорил, что нужно мужественно сносить все тяготы и уповать на милость аллаха.

— Но, господин, — возразил брат Аюш, — ведь произошло убийство!

— На все воля аллаха. Бек богат, а погибший был беден. Чем мы можем помочь твоей сестре! Бек не поскупился, дал ей зерна и денег. Молитесь аллаху, взывайте к нему. Он не оставит нас милостью своею. Я еще похлопочу перед беком за вдову, чтобы в начале года он ей еще помог. А ты посоветуй сестре не распускать язык. Так-то оно лучше будет.

Брат Аюш поблагодарил шейха и проводил его до площади.

К Аюш одна за другой приходили женщины, и каждая что-нибудь несла.

Через три дня жизнь в деревне пошла своим чередом.

Управляющий доложил беку, что все обошлось. Приезжала полиция, но так и уехала ни с чем: Аюш жаловаться не стала.

— Правда, начальник полиции все допытывал меня и выспрашивал, с какого выстрела был убит пастух. Я выкручивался как мог. Сказал, что господин охотился, шальная пуля… Ну и, конечно, все в таком духе.

— Через неделю я поеду в деревню, — сказал бек. — С пастухом все обойдется. Главное, вовремя собрать бобы и чечевицу, чтобы не переспели. Организуй все как следует. А как Нофа? Я слышал, табор покинул деревню?

— Да, в тот же день. Перед уходом Нофа заглянула к вдове пастуха.

— Посоветуй ей, если увидишь, чтобы шла в другую деревню, пока не окончится траур. Скажи, что дней через пять я буду в своей восточной деревне.

— Они уже там.

— А что у Софии?

— Не знаю только, откуда у нее силы берутся, господин, я лоб об нее расшиб, чуть ли не каждый день заходил.

— Подумаешь! Ни одна не устоит перед Рашад-беком! Рано или поздно, но она будет моей. А станет упрямиться, муж ее не задержится на этом свете и дети тоже. Да и ее могу вслед за ними отправить. Пусть хорошенько об этом подумает.

— Воля ваша, господин. Я буду стараться изо всех сил. Может, все обойдется.

— Никуда ей от меня не деться, а я не спешу. Она как тучка — куда б ни летела, а дождем прольется на мою землю.

Вернувшись в деревню, управляющий собрал крестьян. Никто больше словом не обмолвился о пастухе. Разговор шел о предстоящей уборке урожая.

— Давайте разделимся на три группы, — предложил Ибрагим. — Кто посильней — пойдет на западные поля.

Абу-Омар запротестовал, сказав, что лучше всего нанять бедуинов.

— Бедуины — лентяи, они больше растеряют, чем соберут, — возразил Юсеф.

Тут в разговор вмешался староста:

— Пусть Ибрагим пойдет по соседним деревням и договорится со старостами, может, людей, нам дадут в помощь.

— Но ведь им надо платить, — сказал Ибрагим.

— Урожай в этом году небольшой, так что много платить не придется, — ответил староста. — Этим займутся бек и хаджи-хан. Они никого не обидят.

— Но вправе ли я нанимать от их имени работников? К тому же необходимо дать им задаток, иначе никто не пойдет.

Староста покачал головой:

— Ну, выдадим каждому заработок одного дня, тридцать лир, он одинаков и для мужчин и для женщин. Только подростков не нанимай: едят они наравне со взрослыми, а работают вполсилы… И вообще, будь потверже. Таких уважают.

— А как вывозить урожай? — не унимался Ибрагим.

Тут подал голос крестьянин, сладко спавший на протяжении всего разговора:

— Французы будут возить зерно на станцию.

Раздался резкий взрыв хохота.

— Мы только еще о жнецах толкуем, а ты уже собрался звать на помощь французов, чтобы зерно вывозили, — заметил кто-то из крестьян.

Когда разговор подошел к концу, староста обратился к Ибрагиму и Хусейну:

— В городе зайдете к хаджи-хану, он даст вам денег для найма работников, и отправляйтесь по деревням.

— Тридцать лир — мало, — недовольно возразил Ибрагим. — За взрослого жнеца надо дать старосте лиру и пол-лиры за подростка. Так что давайте договоримся заранее, чтобы вы потом меня не ругали.

Староста вскочил и в бешенстве заорал:

— А если в деревне окажется двести жнецов, выходит, старосте надо выложить двести лир?!

— Видите, как получается! В прошлом году я не знал, куда от стыда глаза девать: наобещал людям, а хаджи денег не дал.