Барбара Кингсолвер - Лакуна

— Нести что?

Директор отодвинулся от стола и откинул с трупа шелковый покров, открыв окровавленную голову и голые плечи.

— Наше распятие. Мы его только что почистили и покрыли лаком, теперь можно нести в церковь.

— Ах да, конечно, сэр, corpus Deum [93] Тело Господне (исп.). . Он жив.

Школа закрыта на Страстную неделю, и у матери в душе кипят страсти из-за ожидаемого краха мексиканской нефтяной промышленности. По словам Кошелька, сейчас производительность равна четверти от того объема, который был до появления американцев. Они полагали, что жила окажется глубже, усмехается он.

— Я тоже, — говорит мать.

В отчаянии она обратилась за советом к жене доктора. Как обычно, выслушала рассуждения о том, что нужно уповать на Божью помощь, так что посещение мессы в соборе в Пальмовое воскресение — часть плана. Крестьяне с умоляющими глазами и голодные дети держали пальмовые листья, которые качались в неподвижном воздухе, так что казалось, будто вокруг джунгли. Миссис Доктор надела палантин из чернобурки, как Долорес дель Рио. Она потащила мать к передним рядам, подальше от запаха нищеты. Пришлось не один час постоять на коленях, но мать выдержала.

После мессы вышли на улицу как на праздник. В город стекались люди из провинции, быть может, даже с Исла-Пиксол. Все взгляды были устремлены на Святую Деву, которую процессии носили по городу — в украшенном драгоценностями венце и множестве новых платьев, надетых одновременно.

Череда скучных дней. Стащил из книжной лавки журнал «Нэшнл джиогрэфик». Там была фотография индуса с шестьюстами булавками в теле. Два вертела в животе, один в языке. Каждое утро он одевается полтора часа. А чтобы справиться с жизненными катастрофами, проходит через огонь.

Перед окончанием учебного года директор вызвал мать на беседу. Она бы с большим удовольствием прошла через огонь, но все-таки надела свое худшее платье и отправилась в школу. Директор сказал матери, что в интересах мальчика перейти на следующий год в другое заведение. Есть несколько вариантов — технические, профессиональные, но он бы советовал выбрать Препараторию. Он прочел матери нотацию, на все лады спрягая глагол «подготовить». Подготовить к Препаратории. Но мать ни к чему не готова. Она ответила директору, что это не его дело, а вообще-то ее сын едет в Соединенные Штаты к отцу, и она уверена, что там школы получше.

Это правда? На обратном пути домой мать дулась и ничего не ответила.

Ангельская служанка с птичьей клеткой опять появилась на рынке Мелькор. На этот раз она была без клетки, но снова торопливо шагала за королевой ацтеков, принимая всевозможные покупки, которые крохотная смуглянка совала ей в руки. Глиняные миски, мешки фасоли, голова дьявола из папье-маше. Госпожа прихрамывала, но в остальном ничуть не изменилась: так же презрительно взирала на служанку и каждого встречного, смеряя всех и вся грозным взглядом черных глаз.

Ла Перла тоже их узнала. «Это позорище, жена художника», — так она отзывается о незнакомке. «Они уехали, но еще вернутся, вот увидишь, гринго их вышвырнут. Об этом напишут в газетах. Коммунисты вечно устраивают заварухи, лишь бы попасть в газеты».

Прокаженные снова моются.

Ла Перла была права, художник попал в газеты. Президент хочет, чтобы тот закончил работу на лестнице Дворца. Теперь всем важным шишкам понадобился художник: посол Морроу нанял его расписывать резиденцию в Куэрнаваке. Мать заявила, что видела этот особняк, когда была там, и самого посла тоже; теперь он сенатор Соединенных Штатов. Уверяет, будто заговорила с ним на улице, а что в этом такого, они же знакомы. Посол Морроу приезжал в гости к дону Энрике, в тот самый раз, когда она уломала Кошелька в его черно-белых туфлях потанцевать с ней. Теперь вот думает, что надо было выбирать Морроу.

День рождения не праздновали, но мать сказала взять из ее кошелька несколько монет и купить себе на рынке carne asada [94] Жареное мясо (исп.). или что-то приятное. Вот только денег в кошельке не оказалось.

Жена художника сегодня накупила всякой всячины — похоже, готовилась к какому-то семейному торжеству. Но служанки при ней не было! Под всеми своими корзинами маленькая королева выглядела как вьючный ослик. Когда она шла, из связки у нее за спиной выпало два банана. В конце рынка двое мужчин разгружали телегу с кукурузой в листьях, предназначенной для зеленого тамале, и укладывали початки в высокую пирамиду. Королева из-под поклажи ткнула пальцем в кукурузу, велев наполнить для нее большой мешок.

— Хватит пялиться, guapo, — усмехнулась Ла Перла. — То, что у тебя сегодня день рождения, еще не значит, что любая девушка согласится быть твоей. У тебя сейчас глаза выпадут, как те два банана, и покатятся за ней по улице.

— Как она понесет кукурузу? У нее сил не хватит.

— Так иди поговори с ней. Скажи, что за десять песо поможешь донести покупки. Она тебе заплатит, она богатая. Давай, чего ждешь? — Ла Перла ткнула его в бок сильной рукой, точно кинжалом.

Пересек улицу, точно перешел реку вброд.

Сеньора Ривера, вам помочь донести покупки?

Она поставила две корзины, взяла битком набитый мешок и с шумом плюхнула его на землю перед незнакомцем.

— Давай. Каждый волен, если хочет, смастерить из своих штанов воздушного змея.

Больше не произнесли ни слова. Дорога с ней заменяла разговор: ее кружащиеся юбки, короткие ноги, которыми она перебирала с проворством маленькой собачки, гордо посаженная голова с короной кос. Уступите дорогу королеве, которая тащит за собой мальчишку, точно воздушного змея на веревке. Ее дом находился через четыре улицы от рынка и еще по одной, на Лондрес на углу Альенде. Она прошла через высокую парадную дверь, не обмолвившись словом, — ни «иди за мной», ни «подожди здесь», — и величаво подплыла к служанке со скомканным фартуком в руке; старуха забрала мешок с кукурузой и удалилась. А Королева осталась стоять где была, в рамке дверного проема, залитого ярким солнечным светом. Высокая стена окружала прелестный внутренний двор, в который выходили квартиры.

Невозможно было оторвать глаз от ее странной маленькой фигуры, от пальм и смоковниц, машущих за ее спиной ветвями, словно опахалом. Дворик казался сном. Птицы в клетках, фонтанчики, буйно разросшиеся цветы в горшках, стебли растений, обвивающие стволы деревьев. А посреди этих джунглей — художник! В обносках, точно нищий, и очках, как у профессора, развалился в кресле на солнцепеке. Курил сигару и читал газету.

— О, доброе утро, сэр.

— Кто это? — поинтересовался он, не отрывая глаз от чтения. Его жена бросила на смельчака предостерегающий взгляд.