Барбара Кингсолвер - Лакуна

Чемоданы собраны; битком набиты бумагами. Наталье пришлось напомнить Льву, чтобы он захватил теплые вещи и пальто. На севере будет холодно. Лев раскопал важные документы с процесса, который проводила Комиссия Дьюи; ему тогда пришлось немало потрудиться, чтобы доказать свою невиновность. Он по-прежнему пылает такой ослепительной верой в справедливость, что больно смотреть.

Утром Лоренцо отвезет всех на станцию. До границы с Америкой охрану обеспечит мексиканская полиция. Вечером Маргарита Розмер устроила прощальную вечеринку в честь отъезда Льва, хотя Наталья считает, что радоваться тут нечему. Но Маргарита всегда ее подбадривает, как и присутствие остальных друзей: Хансенов, Фриды и, разумеется, Диего. Они со Львом прекрасно ладят с тех пор, как раздружились.

Если что и способно поднять Фриду с постели, так это вечеринка. Она явилась в настоящем теуанском платье с украшенным лентами корсажем, а короткие волосы завила как кинозвезда. Фрида привезла с собой двоих детей сестры, которые обожают Севу. Диего приехал позже, в шляпе как у Панчо Вильи. Дети запускали фейерверки, чем едва не довели до белого каления Лоренцо: он так опасался нападения, что четыре раза прерывал праздник и велел всем уйти со двора в сарай, потому что охранники на крыше заметили на улице подозрительный автомобиль. Один раз это оказался «бьюик», который привез Розмеров. Машина принадлежит их другу Джексону, молодому бельгийцу, который время от времени куда-нибудь их подбрасывает. На вечеринке Маргарита рассказала, как этот самый Джексон в Париже ходил по пятам за Фридой.

— Он, конечно, не признается, — добавила Маргарита, — но его подружка, Сильвия, утверждает, что он влюбился по уши. Вы его помните? Он бродил за вами дни напролет, мечтая познакомиться.

— Всех не упомнишь, — ответила Фрида, наклонив голову, так что одна золотая серьга скользнула по ее черным волосам. Она не улыбнулась, у нее не загорелись глаза; Фрида лишь притворилась смущенной — привычка, не подкрепленная чувством.

— В день открытия вашей выставки Джексон до вечера ждал на улице у галереи с букетом размером с далматинского дога. Наконец появились вы, язвительно сообщили, что, если хочет, он может вместо воздушного змея запустить в небо собственные штаны, и швырнули цветы в канаву!

— Бедняга, — заметил Диего, — Фрида всех убивает.

На этих словах супруги обменялись такими печальными взглядами, что, напиши они такую картину, ее пришлось бы сорвать со стены.

Маргарита не унималась — ей не давали покоя муки юноши, оставшегося в одиночестве со сломанными цветами.

— Это правда! Наверно, он не знал, что она замужем. Фрида говорит, что к концу года их должны развести.

Наталья на седьмом небе от счастья, Лев вне себя от ярости, остальные — серединка на половинку. Не будет ни поездки, ни свидетельских показаний. Лев даже не сел в поезд. Должно быть, Комиссия Дайса пронюхала о его революционных настроениях — или же просто догадалась. В самый последний момент министерство иностранных дел аннулировало визу Льва. Его навсегда лишили права въезда в США.

Газеты тут же подсуетились и опубликовали свою версию. Взяли интервью у Толедано и Сикейроса, который теперь с ним заодно; правда, оба знают о том, что же на самом деле произошло, еще меньше, чем куры Льва. Но охотно выступили с комментариями: дескать, Троцкий при поддержке нефтяных магнатов и ФБР планировал заговор против народа.

Алехандро поднаторел в английском, но общается по-прежнему с трудом. Робость душит его, точно тесный ворот сорочки. Но, как младенец из утробы, он пытается вырваться на свет божий, влиться в клан мужчин. Когда рядом другие охранники, он вместе со всеми мочится с крыши, клянется в верности Четвертому интернационалу, а также Христу, особенно в Рождество и другие церковные праздники.

Лев просит Лоренцо и остальных быть снисходительнее: со временем паренек привыкнет к революционной дисциплине. Мол, надо дать ему время. Алехандро неопытен и страшно боится ошибиться.

Февраль для Льва — самый тяжелый месяц. Слишком много смертей запятнали его стены. Иногда Лев погружается в воспоминания, беседует с милыми призраками всех, кого знал, — первой жены, друзей, сыновей и дочерей, товарищей и соратников. Всех уничтожил Сталин, причем большинство лишь затем, чтобы насолить Льву. Лев с Натальей открыто обсуждают, куда ей податься, если он станет следующим в череде жертв. Джо и Реба клянутся, что без труда увезут ее в Нью-Йорк. Ван, разумеется, уже там. «Захватите и меня с собой, чтобы похоронить в Америке, — просит Лев. — Соединенные Штаты с радостью примут мой труп».

До чего же масштабное полотно выткал Лев за шестьдесят лет жизни, встреч душ и тел, бесчисленных рукопожатий и публичных клятв; теперь же ему взамен остался лишь этот дом. И, когда Льва не станет, только несколько человек смогут по памяти рассказать о нем. Малая толика против груды газетных небылиц о «негодяе в наших рядах». Что найдут читатели в библиотеке, если даже попытаются доискаться истины? Едва ли стоит рассчитывать на правдивые воспоминания. Как и на будущее.

Сегодня Троцкий попросил перепечатать написанное от руки письмо, явно не предназначенное для посторонних глаз; это было нечто вроде завещания, распоряжения на случай смерти. Озаглавлено лаконично: «27 февраля 1940 года».

«Сорок три года своей интеллектуальной жизни я был революционером; сорок два из них сражался под знаменем марксизма. Если бы мне пришлось начинать все сначала, разумеется, я бы постарался исправить кое-какие ошибки, но в целом прожил бы жизнь точно так же. Я умру пролетарским революционером. Моя вера в коммунистическое будущее человечество сегодня крепче, чем в дни юности.

Только что со двора вернулась Наталья и открыла в моей комнате окно, чтобы проветрить. Я вижу широкую полосу зеленой травы вдоль забора, светло-голубое небо и солнце, заливающее все своим светом. Жизнь прекрасна. Пусть будущие поколения очистят ее от всякого зла, угнетения и насилия и в полной мере насладятся ею». Сегодня Наталья объявила, что пора бы и «прогуляться». Так они со Львом называют вылазки на природу, долгие поездки в пустыню, где он сможет в свое удовольствие побродить по заросшим кактусами оврагам, а Наталья тем временем расстелет в грейпфрутовой роще плед для пикника. «Ему нужно выбраться из этого гроба», — заметила она за завтраком, хотя всякий раз, как Лев покидает крепость, Наталья от волнения не находит себе места. Но она знает его слабости. С каждым месяцем, проведенным вдали от Фриды, Наталья все более выходит из ее тени и становится личностью, женой. Синий дом ее угнетал. А может, был лишь испытанием, которое выпало им со Львом.