Торнтон Уайлдер - Теофил Норт

Я собирался — как не раз уже делал — заночевать в клубе студенческого сообщества, в которое вступил в Йейлском университете, а вечером пойти на свидание. Еще из школы я позвонил кое-каким нью-йоркским знакомым:

— Доброе утро, говорит доктор Колдуэлл из Монреаля. Можно попросить миссис Денхем?

Ответил дворецкий:

— Миссис Денхем в Северной Каролине, сэр.

— А-а, спасибо. Я позвоню в следующий приезд.

— Благодарю вас, сэр.

— Доброе утро, говорит доктор Колдуэлл из Монреаля. Можно попросить мисс Ла Винья?

— Вам мисс Ла Винья какая, Анна или Грация?

— Мисс Грацию, если можно.

— Грация живет в другое место. Она работает Ньюарк. Косметический салон «Аврора», смотрите телефонная книга.

— Спасибо, миссис Ла Винья. Я позвоню ей туда.

Разочарование было столь острым, что я изменил свои планы. В Нью-Йорке я сразу пересел на другой поезд и поехал в Провиденс. Остановившись в гостинице, я на другой день пошел к Эдди Линли за машиной.

У меня еще не было ясных планов на лето. Мне говорили, что в провинции Квебек жизнь недорогая. Остановлюсь ненадолго в окрестностях Бостона, которых почти не знаю, осмотрю Конкорд, пруд Уолден, Салем; оттуда двинусь на север через Мэн, пошлю отцу открытку с его родины… словом, что-нибудь такое.

С меня было довольно того, что я могу сесть за руль собственной машины и передо мной — все дороги северного полушария… и четыре месяца без единого обязательства.

Итак, в середине дня я пошел к Эдди Линли за «Ханной» и пожитками, которые были в ней сложены. Я попросил его проехаться со мной по городу и дать мне последние наставления касательно норова старой машины.

Вдруг я увидел знак: «НЬЮПОРТ, 30 МИЛЬ».

Ньюпорт! Съезжу-ка в Ньюпорт, где семь лет назад я служил — вполне скромно, поднявшись от рядового до капрала, — в береговой артиллерии, охранявшей бухту Наррагансетт. В свободные часы я много гулял по окрестностям. Я полюбил город, бухту, море, непогоды, ночное небо. Я знал там только одну семью, гостеприимных друзей, которые откликнулись на призыв «Пригласите военнослужащего на воскресный обед», и у меня сложилось благоприятное впечатление о местных жителях. Хваленый курорт богачей выглядел скучно: особняки были заколочены, а из-за ограничений на бензин машин на Бельвью авеню почти не осталось. У меня родилась идея, как подработать на жизнь, не тратя целого дня и моих сбережений. Я довез Эдди до дома, пожал руки его родным, отдал ему двадцать пять долларов и направился к острову Акуиднек, где стоит Ньюпорт.

Что за день! Сколько обещаний в припоздавшей весне! Как дает себя знать близость соленого моря!

«Ханна» вела себя прилично до самой черты города, а там начала кашлять и засбоила. Мы, однако, не сдавались и доползли до Вашингтон-сквера, где я остановился узнать адрес Христианской ассоциации молодых людей — не «Армейской и флотской X», которая помещалась напротив, а гражданской «X». Я вошел в магазинчик, где продавались газеты, открытки и т.п. (Семья владельцев еще появится в этой книге — в главе «Мино».) Я позвонил в «X» и спросил, есть ли свободные комнаты. Я жизнерадостно добавил, что мне меньше тридцати лет, крещен в Первой конгрегационалистской церкви в Мэдисоне, штат Висконсин, и что я довольно общителен. Усталый голос ответил: «Отлично, дружище, меньше пены! Пятьдесят центов за ночь». «Ханна» не хотела ехать дальше, но я все-таки убедил ее свернуть на Темза-стрит. Я остановил ее перед «Джосайя Декстер. Гараж. Ремонт». Механик долго и вдумчиво осматривал машину, изрекая слова, недоступные моему разумению.

— Сколько это будет стоить?

— Судя по всему, долларов пятнадцать.

— Вы покупаете старые машины?

— Брат покупает. Джосайя! Джосайя! Драндулет предлагают!

Это был 1926 год, когда все механики, электрики и водопроводчики были не только добросовестны, но и считались в каждом уважающем себя доме незаменимыми. Джосайя Декстер был гораздо старше брата. Такие лица, как у него, попадаются только на дагерротипах судей и пасторов. Он тоже осмотрел машину. Братья посовещались.

Я сказал:

— Если вы отвезете меня с багажом в «X», я продам вам машину за двадцать долларов.

Джосайя Декстер ответил:

— По рукам.

Мы перенесли мои вещи в его машину, и я хотел уже было сесть, как вдруг сказал: «Минутку!» Воздух кружил мне голову. Я был в миле от того места, где прошла часть двадцатого и двадцать первого годов моей жизни. Я повернулся к «Ханне» и погладил ее по капоту. «Прощай, „Ханна“, — сказал я. — Расстаемся друзьями… Ты меня понимаешь?» Потом я прошептал в ближнюю фару: «Старость и смерть никого не минут. Даже самая усталая река приходит к морю. Как сказал Гете: „Balde ruhest clu auch“.

Затем я уселся рядом с Декстером. Он медленно проехал квартал и спросил:

— Давно у вас эта машина?

— Я был владельцем этой машины один час двадцать минут.

Еще квартал.

— Вы из-за каждой своей вещи так распаляетесь?

— Мистер Декстер, во время войны я служил в форте Адамс. Я сюда вернулся. В Ньюпорте я — четверть часа. Прекрасный день. Прекрасное место. Немного закружилась голова. От счастья до печали — один шаг.

— Можно узнать, что вы сказали машине?

Я повторил то, что сказал, и перевел немецкую фразу: «Подожди немного, отдохнешь и ты».

— Фразы избитые, мистер Декстер, но последнее время я замечаю, что если мы избегаем банальностей, то и банальности начинают нас избегать. Я никогда не смеюсь над стихотворениями Генри Лонгфелло, который прожил много счастливых недель в Ньюпорте и окрестностях.

— Это я знаю.

— Вы не скажете, где тут можно взять напрокат велосипед?

— У меня.

— Тогда я буду у вас в гараже через час… Мистер Декстер, я надеюсь, мое легкомыслие вас не обидело?

— У нас в Новой Англии легкомыслие не в чести, но ничего обидного вы не сказали… Еще разок — как там написал этот немец?

— В стихах он обращался к себе, поздно ночью, в башне, среди глухих лесов. Он написал их алмазом на окне. Это — последние слова самого знаменитого в немецком языке стихотворения. Ему было двадцать с чем-то лет. Отдыха он ждал до восьмидесяти трех.

Мы подъехали ко входу в «X». Он остановил машину и продолжал сидеть, держа руки на руле, потом сказал:

— Завтра будет пять недель, как умерла моя жена… Она была высокого мнения о стихах Лонгфелло.

Он помог мне перенести вещи в вестибюль. Потом вручил мне двадцатидолларовую бумажку, слегка кивнул, сказал: «Всего вам хорошего» — и вышел на улицу.

Через час, когда я пришел в гараж, самого Джосайи Декстера не было, но его брат помог мне выбрать, как мы говорили в те годы, «машину». Свернув на Темза-стрит, я отправился на знаменитую здесь «десятимильную прогулку». Я миновал вход в форт Адамс («Капрал Норт Т.!» — «Здесь, сэр!»), дом Агасси («Когда еще рождался так легко таких познаний кладезь?») и выехал к молу перед домом Бадлонга. Ветерок дул в лицо, и я глядел через сверкающее море в сторону Португалии.