Торнтон Уайлдер - Теофил Норт

— Но отец…

— Кроме того, в Новом завете я могу читать слова нашего Господа на Его родном языке, арамейском! Очень кратко, очень сжато. Я прочту Нагорную проповедь за четыре минуты шестьдесят одну секунду, ни секундой больше.

— Но будет ли это считаться рекордом?

— Жаль, что вы смотрите на это не так, как я, миссис Каупертуэйт. Намерение вашего уважаемого отца — угодить своему создателю. Я предлагаю вам льготные условия: сто сорок долларов !

— Я вынуждена прервать этот разговор, мистер Норт.

— Хорошо, СТО ТРИДЦАТЬ!

Щелк.

Итак, через несколько дней я уже гонял взад-вперед по авеню, как рассыльный. Уроки. Чтения. Работа мне нравилась (басни Лафонтена в «Оленьем парке», труды епископа Беркли в «Девяти фронтонах»), но скоро я обнаружил известную истину, что богатые никогда не платят — или платят от случая к случаю. Я посылал счета каждые две недели, но даже самые дружелюбные наниматели почему-то их не замечали. Я тратил сбережения и ждал: но мечта снять отдельную квартиру (порождавшая, разумеется, и другие мечты) отодвигалась в неопределенное будущее. Не считая нескольких поздних сеансов чтения, вечера у меня были свободны, и я сделался беспокоен. Я заглядывал в таверны на Темза-стрит и на Долгом причале, но у меня не было охоты участвовать в этих бурных и плохо освещенных сборищах. Картежная игра в гостиных «X» дозволялась при условии, что деньги не будут переходить из рук в руки, и я потерял интерес к игре без материального поощрения. Наконец я наткнулся на биллиардную Германа — две длинные комнаты, где располагались семь столов под сильными лампами и бар, торговавший разрешенными напитками, ибо действовал «сухой закон». Если вы приносили с собой крепкие напитки, на это смотрели сквозь пальцы, но большинству игроков и мне самому хватало безалкогольного пива. Место было приятное. По стенам на двух уровнях тянулись скамьи для зрителей и игроков, ожидавших своей очереди. Биллиард — спорт сосредоточенных, а не оживленных и сопровождается бурчанием, приглушенными ругательствами, молитвами и отдельными вскриками торжества или отчаяния. Завсегдатаями Германа были рабочие из усадеб, шоферы, несколько продавцов, но преимущественно — слуги того или иного рода. Изредка и мне предлагали кий. Я представился человеком, который учит теннису начинающих в казино. В биллиард я играю прилично (долго упражнялся в Альфа-Дельта-Фи), но заметил, что ко мне относятся все холоднее и холоднее. Я уже собирался подыскать другую биллиардную, но меня спас от остракизма Генри Симмонс, который взял меня под свое покровительство.

Чем я только не обязан Генри: дружбой, знакомством с его невестой Эдвиной, несравненной Эдвиной, с миссис Крэнстон и ее пансионом; и всем, что за этим последовало. Генри был худой сорокалетний камердинер-англичанин. Его лицо, длинное, красное и рябое, оживляли темные внимательные глаза. В его речи, очищенной семью годами пребывания в нашей стране, звучали в веселые минуты отголоски более ранних лет — язык, который радовал меня, напоминая о персонажах того же происхождения в книгах Диккенса и Теккерея. Он служил у широко известного яхтсмена и любителя скачек, которым восхищался, — я назову его Тимоти Форрестером. Мистер Форрестер, как и другие люди его класса и поколения, предоставлял свою яхту для научных экспедиций (и участвовал в них), где присутствие камердинера воспринималось бы как фривольность. Поэтому Генри на многие месяцы оставался один в Ньюпорте. Такое положение вполне его устраивало, потому что женщина, на которой он собирался жениться, большую часть года проводила здесь. Генри всегда одевался в отлично скроенные черные костюмы; только яркие жилеты выдавали его личный вкус. Он был любимцем в биллиардной Германа: его тихое подтрунивание вносило элемент чудачества, экзотики.

Он, должно быть, какое-то время за мной наблюдал и догадался, чье объявление читал в газете, потому что однажды вечером, когда я уж слишком долго сидел на скамье для зрителей, он вдруг подошел и сказал:

— Эй, профессор! Предлагаю три партии по четверти доллара, а?.. Как вас звать, дружище?.. Тед Норт? Меня — Генри Симмонс.

В то время когда мы познакомились, Генри был очень несчастлив. Его хозяин помогал, экспедиции фотографировать птиц Огненной Земли, и Генри тяготился бездельем; его невеста участвовала в каком-то другом путешествии, и он страдал от разлуки. Мы играли в относительном молчании. Мне все время везло, а может быть, Генри скрывал свое искусство. Когда игра кончилась, биллиардная уже опустела. Он предложил мне выпить. Для него заведение держало несколько ящиков эля; я, по обыкновению, заказал безалкогольное.

— Ну так кто вы, Тед, и как вам живется? Я вам скажу, кто я такой. Я из Лондона — и с двенадцати лет ни разу не был в школе. Я был чистильщиком и подметал парикмахерскую. Потом стал поглядывать повыше и сам обучился этому ремеслу. Потом пошел в слуги и стал «джентльменом при джентльмене».

Со своим джентльменом он прибыл в нашу страну и в конце концов поступил камердинером к Форрестеру. Он рассказал мне о своей Эдвине, горничной, которая сопровождала хозяйку и других дам в плавании на знаменитой яхте. Он показал мне яркие открытки, посланные с Ямайки, Тринидада и Багамских островов, — жалкие утешения.

Я тоже рассказал ему про свою жизнь — Висконсин, Китай, Калифорния, учение, работа, Европа, война — и под конец объяснил, почему я в Ньюпорте. Когда я кончил рассказ, мы чокнулись, и это означало, что мы теперь друзья. То была первая из многих игр — и бесед. Во второй или третьей я спросил его, почему игроки так неохотно приглашают меня. Потому что я приезжий?

— Дружище, в Ньюпорте к приезжим относятся очень подозрительно. Не доверяют, вы поняли меня? Появляются разные типы, которые нам ни к чему. Давайте сделаем вид, будто я не знаю, что вы человек свойский. Понятно? Я вам буду задавать вопросы. Мистер Норт, вас в Ньюпорт подослали?

— Это как понять?

— Вы работаете в какой-нибудь организации? Вас прислали сюда работать?

— Я же вам сказал, почему я здесь.

— Я вам задаю вопросы, как будто это игра. Вы — сыч?

— Что?

— Ну, сыщик?

Я поднял руку, словно приносил присягу.

— Клянусь богом, Генри, я в жизни ничем таким не занимался.

— Когда я прочел в газете, что вы даете уроки латыни, — тут-то все стало ясно. Никто еще не слышал, чтобы сыщик кумекал по-латыни… Дело вот какое: ничего плохого в этой работе нет; люди по-всякому зарабатывают. Когда сезон начнется, их тут будет видимо-невидимо. Иную неделю тут каждый вечер большой бал. В честь заезжих знаменитостей и чахоточных детей, всякое такое. Бриллиантовые колье. Страховые компании подсылают своих людей. Наряжают официантами. Кое-кто из хозяек приглашает их даже под видом гостей. Глаз не сводят со сверканцев. Есть такие нервные семьи, что у них всю ночь у сейфа сидит сыщик. Ревнивые мужья пускают сыщиков за женами. Человек вроде вас приезжает в город — никого не знает, жить ему здесь вроде незачем. Может, он сыщик — или вор. Порядочный сыщик первым делом идет доложиться начальнику полиции, чтобы все начистоту. Но многие не идут: очень любят секретность. Будьте уверены, вы тут трех дней еще не прожили, а начальник уже к вам присматривался. Это хорошо, что вы пошли в казино и нашли там старую запись про себя…