Джон Стейнбек - Недолгое правление Пипина IV

В провинции люди нервно поглядывали в сторону Парижа. В Париже прошел слух, что в провинции растет беспокойство.

Участились вооруженные грабежи. Стремительно пошла вверх детская преступность.

Когда 17 сентября полиция обнаружила в подвале на острове Сен-Луи тайный коммунистический склад оружия, по Франции прокатилась волна паники. Полиция почему-то не сочла нужным всенародно объяснить, что оружие там спрятала Коммуна в 1871 году и что капсульные ружья и архаичные штыки не только устарели, но и безнадежно заржавели.

А что делал король, пока разрасталось и сгущалось зловещее облако?

Существует общее мнение, что вскоре после коронации король заметно переменился. Впрочем, этого следовало ожидать или, во всяком случае, это можно было предугадать.

Проведем параллель. Представим себе породу охотничьих собак, предположим, пойнтеров. На протяжении тысячи генераций производился отбор, их обучали, натаскивали, вырабатывая охотничьи качества. Затем, представьте себе морганатический брак и последующее смешение крови до тех пор, пока, наконец, не получился продукт этого смешения, выставленный в витрине лавки домашних животных. Его держат в городской квартире, выводят на поводке дважды в день на прогулку, и он семенит, опустив нос, принюхиваясь к автомобильной шине, к мусорному баку, к пожарному гидранту. Его нос привык к запаху духов, бензина, нафталина. Когти ему подстригают, шерсть пропахла хвойным мылом, пищу его составляют собачьи консервы.

Становясь взрослым, такой пес приучается приносить от входной двери утреннюю газету, сидеть, лежать, давать лапу, просить, приносить хозяину шлепанцы. Пес делается дисциплинированным, держится подальше от подноса с закусками, сдерживает позывы мочевого пузыря. Из птиц ему знакомы лишь жирные, переваливающиеся с боку на бок голуби да необузданные уличные воробьи. Единственный дозволенный ему вид любви — ухмылка встречной болонки.

Предположим теперь, что в расцвете жизни этого пса, отпрыска благородных кровей, берут на пикник за город, в приятное местечко на берегу ручья. И в борьбе с песком, муравьями, ветром, взметывающим скатерть, о собаке на время забывают.

А нос его между тем чует влажную близость проточной воды, он идет к берегу ручья, жадно лакает чистую, без бактерицидных препаратов влагу. Его переполняет какое-то атавистическое чувство. Он осторожно ступает по тропинке, принюхивается к листьям, темным стволам, к траве. Он замирает около следа, оставленного кроликом. Свежий ветерок ерошит ему шерсть.

Им внезапно овладевает возбуждение, экстаз, сродни воспоминанию, заполняющий все внутри. Нос улавливает запах — незнакомый, но хранимый памятью. Пес вздрагивает, скулит, затем неуверенно начинает двигаться туда, куда его влечет колдовская сила.

Его охватывает нечто гипнотическое. Плечи слегка пригибаются вперед. Тонкий хвост выпрямляется. Одна лапа медленно подтягивается к другой. Шея вытягивается вперед, пока нос, голова, хребет и хвост не выстраиваются в одну линию. Правая передняя лапа приподнимается. Пес застывает на месте. Он не дышит. Тело его словно игла компаса или ружье, нацеленное на выводок куропаток, спрятавшихся в подлеске.

В феврале 19… в небольшом доме на улице Мариньи жил тихий любознательный господин, жил с дочерью и приятной женой, имел террасу, телескоп, галоши, зонтик и неизменный портфель. У него был свой зубной врач, страховка, небольшой капитал в Лионском кредитном банке. Виноградники в Оксерре…

И вдруг, без всякого предупреждения, этого маленького человека сделали королем. Кто из нас, в ком не течет королевская кровь, может знать, что произошло, когда в Реймсе на его голову надели корону? И остался ли Париж для короля таким же, каким он был для любителя-астронома? И как звучало теперь слово «Франция» в ушах короля? И слово «народ»?

Странно, если бы древний механизм не сработал. Выть может, сам король и не ведал, что с ним творится. Быть может, он, как пойнтер, просто реагировал на забытые раздражители. Неоспоримо одно — королевская власть создала короля.

И как только он сделался королем, он стал одинок — отделен от всех и одинок, — такова участь королей. Словом, короля сотворила монархия.

Дядя Шарль побывал в Версале всего один раз за свою жизнь — в раннем детстве. В черном халатике с белым воротничком он промаршировал в неровной цепочке таких же школьников по коридорам и спальням, бальным залам и погребам этого национального памятника, как велел министр народного образования.

С тех пор в душе Шарля жили ненависть и отвращение к королевскому дворцу, от которых он так и не избавился. Потрескавшиеся крашеные панели, скрипящий паркет, бархатные кисти портьер, сквозняки в залах вспоминались ему как некий кошмар.

Вот почему король так удивился, когда дядя Шарль явился во дворец, да еще не один, а в сопровождении Тода Джонсона.

Шарль оглядел крашеные стены. Полы вскрикивали от боли под его подошвами. Окно было завешено одеялом от холодного осеннего ветра, в огромном камине горели поленья. Позолоченные часы все так же занимали мраморные столики и все так же жесткие стулья с прямыми спинками стояли вдоль стены, как помнилось Шарлю.

Он сказал:

— Дитя мое, мне надо с тобой поговорить.

— Я прочел в парижском «Геральд трибюн», что у вас есть любовница, сэр. Так пишет сам Арт Бухвальд, — вмешался Тод.

Король поднял брови.

Дядя Шарль поспешно продолжал:

— Я обучаю Тода моему делу. Он открывает филиал в Беверли Хиллз.

— Им там можно продать что угодно, лишь бы цена была высокая, — вставил Тод. — А где вы держите вашу любовницу, сэр?

— Кое-каких перемен мне удалось добиться, — ответив король, — но в вопросе о любовнице пришлось пойти на уступку. Нажим общественного мнения был чересчур силен. Мне говорили, что она славная женщина. И вполне на своем месте.

— Вам говорили, сэр? Разве вы ее не видели?

— Нет, не видел. Королева настаивает, чтобы как-нибудь на днях я пригласил ее на аперитив. Все говорят, что она мила, со вкусом одевается, скромна и не вульгарна. Конечно, это чистая проформа, но в таком деле соблюдать формальности очень важно. Особенно, если строишь свои планы.

— Вот-вот, — подхватил дядя Шарль, — Планы. Этого-то я и боялся. Поэтому я и приехал.

— Что вы имеете в виду? — вкрадчиво осведомился король.

— Послушай, дитя мое. Неужели ты думаешь, что твой секрет действительно является секретом? Да весь Париж, вся Франция уже знают.

— Что знают?

— Дорогой племянник, неужели ты думаешь, что блуза мастерового и фальшивые усы хороший маскарад? Ты думаешь, когда ты пришел наниматься на работу в Ситроен и простоял целый день у ворот, беседуя с рабочими, ты остался неузнанным? А когда ты обходил все старые здания на левом берегу, делая вид, будто ты инспектор, и простукивал трубы — неужели ты воображаешь, что тебя хоть один человек принял за инспектора?