Мирьяна Новакович - Страх и его слуга

— Мадам де Помпадур?

— Если бы Жанна Орлеанская была мужчиной, никто бы ее не запомнил, — прошептала она. — Здесь никто не переодет. Люди вообще не умеют переодеваться. В кого бы не переоделись, они все равно переодеваются в самих себя. Вся наша цивилизация основана на успешном притворстве.

— Почему?

— Потому что легче носить свое «я», если объявить его фальшивым. Правда неприлична, а вовсе не обыденна, как вы сказали. Правда невыносима. Я сама себе неприлична и невыносима, и такими же кажутся мне все другие.

Как же исстрадалась эта душа! Я не ошибся, когда в первый раз составил о ней свое мнение. Как я люблю страдающие души, как я их люблю, так же как и те, которые никогда не знали страданий. Но те, другие, абсолютно счастливы и абсолютно скучны.

— Во что же вы тогда верите? — спросил я.

— В город, — прошептала она и выпила вино до дна.

— Город?!

— Да, в город, как Белград.

Герцогиня обезумела от любовных страданий, это было единственное разумное объяснение. Быстрая перемена мнения — это несомненное следствие безумия. Она налила себе вина. Выпила полный бокал и снова налила. Я почувствовал себя лишним. И неожиданно уставшим.

— Позвольте мне удалиться, я утомлен сегодняшними событиями.

Она кивнула.

Я даже не потрудился проститься с регентом, настолько мне хотелось спать. А это был хороший знак. Знак, что мое напряжение стало спадать. Я вышел на крыльцо и прыгнул в первую же коляску. До Калемегдана мы тряслись совсем недолго.

Проехав Королевские ворота, мы оказались в крепости. Начинало светать, и в окно коляски я увидел здание над цистерной и двух часовых перед ним. Вчера, насколько я помню, их здесь не было.

Я сбросил маску и костюм и лег спать, но сон, как назло, не шел ко мне до позднего утра. Около девяти часов я услышал неверные шаги возвратившегося из корчмы Новака и только тогда заснул. Надоедливые петухи пытались меня разбудить, но я не дался.

Начало этой истории, как мне думается, датируется следующим днем после маскарада. Встала я поздно, наверняка далеко после полудня. Думая об этом сейчас, я задаюсь вопросом, а почему мой муж предложил мне поехать в Дединаберг вместе с комиссией по вампирам. Тогда я над этим не задумалась, и мне показалось, что поездка за пределы укрепленного города будет забавной, а может быть, даже волнующей.

Никогда раньше не случалось мне оказаться вне города, я имею в виду, в Сербии.

Я потребовала, чтобы мне дали верховую лошадь, трястись в коляске не хотелось. До этого меня всегда возила шестерка лошадей. Александр распорядился оседлать для меня его любимую кобылу…

Что вы спросили?

Кто еще поехал?

Из крепости выехали барон Шмидлин и граф Шметау. Но разумеется, главными лицами были трое из комиссии: Клаус Радецки и еще двое ученых, их имена я забыла, один был в светловолосом, второй в рыжем парике. С нами был и Отто фон Хаусбург, который вас так интересует, и еще его слуга. Почему я особо упомянула слугу? Да потому что он был единственным слугой, ехавшим вместе с нами, а наша свита — две-три мои служанки и несколько слуг — следовали позади нас. Позже, когда мы выехали из предместья, к нам присоединился еще один серб. Кажется, он был обер-капитаном, но, знаете, я в званиях никогда особо не разбиралась.

Да, нас было девять, вместе с этим сербом.

Вуком Исаковичем.

Нашим проводником был барон Шмидлин. А целью путешествия — водяная мельница в Дединаберге. Сербы жаловались, что на этой мельнице время от времени появляются вампиры. Кто бы там ни остановился переночевать, живым наутро не выходил. Радецки был уверен, что сербских крестьян будет легко убедить в том, что вампиров не существует, если он проведет там ночь и останется живым. Пока он будет находиться на мельнице, все остальные, то есть мы, переночуют в ближайшем сельском доме. Дом принадлежит самому богатому в Дединаберге крестьянину, и, хотя по удобству не может сравниться с дворцом, нам там обеспечен вкусный ужин и удобный ночлег.

На самом выезде из крепости моя кобыла заупрямилась и не захотела идти дальше. Я долго ее уговаривала и успокаивала, прежде чем она нехотя двинулась вперед. Тогда-то я и увидела ту несчастную девочку. Она проходила мимо ворот, в лохмотьях, босая, одна, несчастная. Бог отнял у нее и разум, и речь, и я почувствовала огромное желание помочь ей. Страшно, смотреть на страдающее человеческое существо. Я тоже страдала, пусть и на шелковых подушках, но страдала, и, если бы кто-то просто по-дружески посмотрел на меня, я бы была ему за это благодарна. У несчастного ребенка не было никого, скорее всего, девочка даже боялась людей. А когда человек боится людей, это для него самое тяжелое наказание. Я сошла с лошади и обняла ее, пусть узнает, что другие люди не звери, что они не всегда проходят мимо с холодным сердцем, злым языком и жестокими руками. Я понимала, что те пять крейцеров, которые она от меня получила, это ничто, их хватит только на то, чтобы несколько раз поесть, но сердце мое разрывалось, когда я обнимала и целовала ее. Из глаз моих потекли слезы. Мне не хватало любви всего лишь одного мужчины, а этой девочке не хватало любви любого из нас, простой человеческой любви. Я почувствовала тепло ее тельца, ее нежность, я знала, что и она чувствует мою нежность и любовь, и я была счастлива, что хоть что-то смогла подарить этому несчастному ребенку. Какая же это радость — дарить!

Нам нужно было ехать, и мне пришлось оставить ее, но я пообещала себе, что, вернувшись, возьму девочку к себе во дворец.

Что?

Хорошо, хорошо, возвращаюсь к своему рассказу.

О вампирах я тогда вообще не думала. Считала их суеверием простого народа. И разговор между графом фон Хаусбургом и его слугой Новаком, который я слышала по дороге, убедил меня в том, что сербы суеверны и что вампиры не существуют.

Слуга рассказывал графу, что сербы говорят, будто в Белграде появился архангел Михаил. Услышав это, фон Хаусбург чуть не свалился с коня. Он побледнел и принялся задавать вопросы: когда появился, что говорят насчет того, зачем появился, что говорит сам архангел насчет того, зачем появился, и так далее. Я подумала, что граф не в своем уме, потому что было совершенно ясно, что он поверил в появление архангела.

Слуга начал над ним смеяться, и мне было неприятно видеть такое дерзкое поведение слуги. Насмеявшись вдоволь, он сказал:

— Это не настоящий архангел. Помните того русского, которого мы встретили, подъезжая к Белграду, такого высокого, светловолосого? Судя по описаниям, я бы подумал, что речь идет о нем. Крестьяне рассказывают, что архангел говорит на сербском как ангел, что он высокий, светловолосый, одет в обноски, ведь архангелы всегда так делают: притворяются нищими, потому что человеческая душа полнее всего проявляет себя в отношении к нищим, слабоумным и больным.