Наталья Смирнова - Москва Нуар. Город исковерканных утопий

«Декамерон» Болтянский принес — толстый синий том с изящной вязью названия, и срок объявил — две недели. Рябец полистал желтоватые страницы и отложил. Начинались выпускные экзамены.

— Ты прикинь, только с нее слез — звонок! Она к двери, кровищу оттирает, перепуганная — кто там? А Болтянский: это я, Надь. Она: о, черт! чего тебе?! А он: пойдем погуляем? Ха-ха-ха! — Месропов чуть не валится от хохота. — Не, ты прикинь: погуляем!

— А она что? — сухими губами Рябец. Они с Месроповым стоят во дворе школы. Выпускной вечер начнется через полчаса, все уж на взводе, уже вполпьяна делятся новостями.

— А что она — чуть со смеху не покатилась. Ну, я сзади подкрался, пока она с ним через дверь говорит, и вдул по первое число! Видел бы Болт, чем мы в десяти сантиметрах от него занимаемся!

Месропов еще полгода назад поклялся, что перед выпускным вечером «сломает целку» какой-нибудь из одноклассниц. Красавец жгучий, волоокий, девочки от него без ума.

— Только кончил, он опять: Надь, а Надь (Месропов передразнил скрипучий голос Болтянского), пойдем погуляем… Ну я дверь распахнул!.. как был, без трусов, в майке! И гондон в руке болтается — лови! Болт глаза выпучил и бежать! Ха-ха-ха!

— А она? — быстро дышит Рябец.

— Кто? Надька? Надька хороша, Ряба, хороша — подмахивает как надо! Полдня сегодня с ней кувыркались, фу-у-у! Чуть на ногах стою… А то едем завтра в Серебряный Бор, Ряба? У Надьки подруга Лидуха — маленькая, а титьки во-от такие! Я бы с Лидухой, но Надька… Там хорошо, в Бору. Не был? Кустов — завались!.. «И под каждым ей кустом был готов и стол и дом!..» Ха-ха-ха!

Подошли еще одноклассники, и Месропов принялся пересказывать свое приключение.

— А Болт мне «Декамерон» дал почитать, — говорит Рябец, когда тот закончил.

— Что-о-о? «Де-ка-ме-рон»? Ну, ты даешь! Детский сад этот «Декамерон». Ты «Луку Мудищева» слышал? Весник исполняет. «Весь род Мудищевых был древний, имел он вотчины, деревни и пребольшие елдаки!..» Приходи, поставлю! «Декамерон», ха! Детский сад, Ряба, детский сад!

— Все от воображения зависит, — веско вставляет интеллектуал Трегубов. — Иных и замочная скважина возбудит… А по мне «Декамерон» очень ничего. Кватроченто, пир во время чумы… Италия! Это не Русь. Там не девушки — синьорины! Не сосны — пинии!..

Трегубов знает, что говорит: в свои неполные семнадцать он единственный в классе бывал за границей, как раз в Италии жил. Отец его работал в советском консульстве в Риме.

— Пинии? Это что-то типа минета? — Месропов.

— Нет, амиго мио — это средиземноморская сосна. Небо — чистейшая лазурь! Море! Солнце!

— Карузо недорезанный! — с уважением Месропов.

Во двор входит Болтянский в черном костюме, узком черном галстуке. Черные волосы зачесаны назад, намазаны, блестят. Увидев Месропова, чуть сбивается с шага, щеки расцветают алыми пятнами.

— Эй, пиния, — кричит кто-то, — пойдем, погуляем?!

Дружный хохот.

На ночь Рябец в школе не остался, получил аттестат, ушел. Когда спускался из актового зала, его догнал Болтянский.

— Уходишь?

— Тебе-то что?

— На танцы не останешься?

— В гробу видал.

— Книжку когда вернешь? Родители спрашивали. Прочел?

— Не до конца — экзамены. Завтра дочитаю, я быстро.

Мимо поднимается Буратина, — напудренные щечки, высокие каблучки, короткая юбчонка, кружевные колготки, и по всему подшофе — странно хихикает. Поравнялась с приятелями — Болтянский облизывается. Еще три ступеньки вверх и останавливается.

— Ряба, выпить хочешь? Ребята в спортзале, у них осталось.

— Не, я домой. Голова болит.

Рябец глаз не оторвет от Буратининых ног. Она улыбается.

— Да-а-амо-о-й… — тянет насмешливо. — К ма-амке… А то приезжай завтра в Серебряный Бор. На Третий пляж. Знаешь? Мы купаться, часов в пять-шесть, как проснемся. У подружки моей, Лиды, там дача, предки сваливают — так что…

— Хорошо, — хрипит Рябец, и вниз.

— А ты что? — слышит насмешливое, обращенное к Болтянскому. — Гулять хочешь? Хи-хи-хи!

Болтянский позвонил часа в четыре:

— Едешь? В Серебряный Бор. Забыл?

— Далеко.

— Да чего — можно остаться. У Надькиной подруги там дача.

— Не знаю, может, и поеду…

— «Декамерона» возьми, мне предки плешь проели.

— Ладно, — Рябец кладет трубку.

Следом неожиданность: Буратина! Звонит! За все десять лет, что они проучились в одном классе, это впервые!

— Ряба, привет! — голос сдавленный, будто слезы сдерживает. — В Серебряный Бор поедешь? Меня возьми.

Сердце Рябца колотится: радость! Но и страх: вообразив Надю в купальнике, он не представляет, как быть ему? — плавки-то топорщатся!

— Ладно…

— Тогда я зайду? Через часок?

Рябец кладет трубку, бежит в ванную. Он решает, что если сделать это несколько раз, то, может, и обойдется… Долго вертится у зеркала — прыщик припудрит маминой пудрой, волосы зачешет то назад, то на пробор; то рубашку сменит, то рукава на ней закатает, то раскатает. Еще? А вдруг она войдет, он ее поцелует, она ответит, и…

Звонок. Не в дверь — телефон. Она.

— Слышь, Ряба, я тебя на остановке жду. А то приду, а ты меня изнасилуешь! Ты на меня вчера та-ак смотрел! Хи-хи-хи!

О-о-о!..

Рябец хватает сумку с полотенцем, кидает туда «Декамерона» — вспомнил вдруг, выбегает на улицу.

На Наде желтая кофточка, верхние пуговки расстегнуты, там грудь. Ну и мини. Лицо помято: пила-гуляла всю ночь, на шее сзади пятно — засос? Глаза, и без того полукалмыцкие, подзаплыли — обильная тушь на ресницах это подчеркивает. Духи — за версту. Рябец глядит, и радость вперемешку с ужасом пузырятся внутри.

Едут долго: троллейбус, метро, пересадка, метро, троллейбус. Рябец ловит на своей спутнице взгляды — похотливые мужские, сморщенные женские.

Рябцу никак не понять, почему она не с Месроповым? Загадка. С Месроповым — резон, Месропов и на такси отвезет. До самого пляжа. У него родители — богатющие!

Троллейбус переезжает мост, за которым сосны, сосны. Пинии.

— Лидуха во-он там живет, — показывает Надя в окно: среди вековых сосен высокие зеленые и голубые дачи с башенками. — К ней после пляжа пойдем, вечером. Предки ее на гастроли валят. Пойдешь?

— Можно, — мычит Рябец.

Выходят. Рябец держит сумку впереди, а как?

Идут по дороге мимо высоченного забора.

— Кто здесь живет? Артисты? — спрашивает он.

— Шишки, дипломаты, артисты тоже. У остановки видел за забором японский флаг?

— Везет… В Москве, а как бы в лесу.

Надя пожимает плечами.

Сворачивают с дороги, идут среди сосен по песку. Надя снимает туфли на высокой платформе. Рябец чуть отстал. Ну, решайся! — стучится в мозгу. — Она же нарочно в лес, нарочно!